Маркс и Энгельс

«В такой стране, как Германия, — писал Энгельс, — где имущие классы включают в себя столько же феодального дворянства, сколько и буржуазии, а пролетариат состоит из такого же или даже большего количества сельскохозяйственных пролетариев, как и промышленных рабочих, — старая бодрая крестьянская песня как раз к месту».

Время шло, но тщетно Маркс и Энгельс пытались изменить все отчетливее обозначившуюся королевско-прусскую линию газеты. «Социал-демократ» шел по стопам Лассаля и все чаще льстил политике Бисмарка. Тогда, видя обман Швейцера, Маркс и Энгельс сделали заявление о своем выходе из состава сотрудников ввиду невыполнения их требований. Они писали, что борьба с министерством Бисмарка и феодально-абсолютистской партией должна вестись по крайней мере столь же решительно, как и против буржуазии.

После разрыва с «Социал-демократом» Энгельс выступил с подробной критикой лассальянцев. Он издал для этого в Лейпциге брошюру «Военный вопрос в Пруссии и немецкая рабочая партия». И Маркс и Энгельс не раз подозревали, что «Социал-демократ» попросту подкуплен Бисмарком. Все новые и новые факты раскрывали истинную сущность не только лассальянца Швейцера и его последователей, но и самого Лассаля. Энгельс писал об этом из Манчестера в Лондон Марксу в январе 1865 года:

«Благородный Лассаль разоблачается все в большей и большей степени как совсем обыкновенный прохвост. В оценке людей мы никогда не исходили из того, чем они себя хотели показать, а из того, чем они были в действительности, и я не вижу, почему мы для покойного Итцига должны сделать исключение. Субъективно его тщеславие могло ему представить дело приемлемым, объективно это было подлостью и предательством в пользу пруссаков всего рабочего движения. При этом глупый парень, по-видимому, не потребовал даже со стороны Бисмарка какой-либо компенсации, чего-либо определенного, не говоря уже о гарантиях; он, очевидно, просто полагался на то, что он непременно должен надуть Бисмарка, точно так же, как он был уверен, что непременно застрелит Раковица».

Была середина февраля, безрадостного, туманного месяца на острове. Маркс болел. Несмотря на острую боль, невозможность сидеть и двигаться, забинтованный и температурящий, он не унывал и огорчался лишь тем, что родные, как всегда, пытались заставить его хоть на время отложить работу.

Как-то утром Карл почувствовал себя несколько лучше. В окно его кабинета заглянуло не частое в последнем месяце зимы солнце, и он принялся снова за работу над «Капиталом». Ленхен ввела в кабинет молодого человека, лет двадцати трех, высокого, мускулистого, с очень смуглым, матовым лицом и такой же великолепной и темной шапкой волос, какая была некогда на голове самого Маркса. Немного выпуклые большие черные глаза, крупный нос и сильный рот были очень красивы и отражали порывистый, волевой, неукротимый характер, живой, впечатлительный ум. Маркс невольно удивился тому вспыхнувшему в нем внезапному чувству симпатии, которое пробудил юноша. Хотя Карл любил молодежь, но, много испытав, относился настороженно к каждому незнакомому ему человеку.

— Меня зовут Поль Лафарг, — начал гость звучным низким голосом и протянул Марксу письмо от Толена, члена французской секции Интернационала.

Я обещал, что побываю у вас, доктор Маркс, и выполняю поручение, — холодно добавил молодой человек и хотел откланяться.

Лафарг был сторонником Прудона и только из вежливости, по просьбе Толена, посетил Маркса. Однако эта встреча решила многое в его жизни.

Рекомендация Толена, о котором ходили неопределенные скверные слухи как о бонапартистском шпионе, не могла особенно в глазах Маркса украсить Лафарга, но обаяние молодого человека было столь велико, что превозмогло какие бы то ни было сомнения. Маркс был проницателен и заинтересовался пришедшим. Он задал французу несколько вопросов. Поль Лафарг рассказал об успехах, достигнутых во Франции молодой организацией Интернационала. Маркс слушал его с большим вниманием. Беседа увлекла обоих.

Подошло время обеда, а Лафарг все еще не собирался уходить, Женни пригласила его в столовую.

Лафарг был поражен красотой дочерей Маркса, которые просто и ласково, без какого-либо жеманства, встретили его появление. Редкий день за обеденным столом в Модена-Вилла, № 1, на Мэйтленд-парке, где год уже жил Маркс со своей семьей, не сидел кто-либо из его единомышленников. Гостеприимство, присущее Женни и Карлу, хорошо знали все их товарищи по партии и борьбе. Не менее общительна и приветлива была неизменный и главный домовод семьи Елена Демут.

За едой Поль Лафарг, говоря о себе, сообщил, что родился на острове Куба, в городе Сантьяго. Отец его имел там небольшую плантацию.

— Моя бабушка, мать отца, была негритянкой, — добавил он неожиданно, обведя всех присутствующих своими черными глазами, непомерно большими, подтверждающими негритянское происхождение.