Маркс и Энгельс

Прием олицетворения всех денежных владельцев в одном персонаже, наделения товаров человеческими качествами (сюртук, застегнутый на все пуговицы, как некий господин; стол, ставший с ног на голову и пустившийся в пляс; рассуждающие между собой товары) оживляет страницы первого тома, усиливает впечатляемость и эмоциональное воздействие. Олицетворенный капитал переходит из главы в главу, его портрет вырисовывается все ярче, наделенный отталкивающими чертами Фальстафа и Гобсека, он то рыщет по рынку, опытным рысьим глазом высматривая рабочую силу, то торгуется, то ведет купленного рабочего с рынка на фабрику, разговаривает, ссорится, спорит, волнуется или радуется, напевает песенку, делает сальто-мортале, напивается допьяна, лечится у домашнего врача Мак-Кулаха — буржуазного вульгарного экономиста. Маркс называет своего героя «персонифицированным капиталом», который действует, как живое лицо.

В том месте, где рассказывается о чудовищной эксплуатации детей в стекольной промышленности, когда даже фабричный отчет не отрицает того, что дети на стеклодувных заводах заняты баснословное количество часов в сутки, Маркс, который никогда не упускает случая углубить характер своего героя, разоблачить и зло высмеять его лицемерие и ханжество, рассказывает о том, как Капитал возвращается ночью из клуба пьяный, напевая песенку.

«Г-н Уотт приводит случаи, когда один подросток работал 36 часов без перерыва, — пишет Маркс, — когда двенадцатилетние мальчики работают до 2-х часов ночи, а затем спят на заводе до 5 часов утра (3 часа!), чтобы затем снова приняться за дневную работу! «Количество работы, — говорят редакторы общего отчета, — выполняемое мальчиками, девочками и женщинами во время дневной или ночной смены, прямо баснословно». А между тем «преисполненный самоотречения» стекольный капиталист, пошатываясь от портвейна, возвращается, быть может, поздно ночью из клуба домой и идиотски напевает себе под нос: «…«Нет, никогда, никогда не будут британцы рабами».

Какая убийственная ирония: владелец тысяч и тысяч маленьких невольников и женщин-невольниц, прикованных к стекольным печам более крепкими цепями, чем каторжник к своей тачке, — цепями голода — поет песенку о том, что британцы никогда не будут рабами.

Капитал и рабочий часто появляются на страницах книги, как живые, художником созданные образы. Заканчивая главу о процессе превращения денег в капитал, Маркс пишет: «…покидая эту сферу, мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших действующих лиц. Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается, как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить».

Особой силы достигает язык Маркса, когда он говорит о труде:

«…Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове…

…Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того, она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет. Дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно»… и т. д.

Сообщая о подготовке к печати рукописей «Капитала», Маркс в письме к Энгельсу говорил: «Каковы бы ни были их недостатки, одно является достоинством моих сочинений: они представляют собой художественное целое».

«Капитал» — гармоническое единство формы и содержания, произведение, которое Маркс шлифовал многие годы, даже десятилетия. Максимально сжатый, образный язык, мускульный стиль, точность, ясность, звучность слова, синтез строгой научности с глубокой эмоциональностью создают неповторимое произведение, которое невозможно спутать ни с одним другим.

Ирония и сарказм пронизывают страницы «Капитала». Бичующая речь полемического трибуна то и дело перебивается сатирическими репликами, страстными восклицаниями — гневными, яростными, насмешливыми. Вся книга направлена на борьбу с угнетательским строем. «Капитал» — «самый страшный снаряд, который когда-либо был пущен в голову буржуа», — писал Маркс о главном труде всей своей жизни. «Капитал» это оружие, каждая строка которого — смертоносная стрела для эксплуататоров.