Но подобное проецирование, замечает Маркс, может безукоризненно осуществляться до тех пор, пока самосознание имеет дело с атомами лишь как с понятиями, с абстрактными сущностями природы. Иначе обстоит дело, когда оно сталкивается с конкретными воплощениями атомов в природе, какими для античного сознания служили небесные тела: «
Если Гегель использовал это противоречие во взглядах Эпикура для новых нападок на материализм, то Маркс стремится обнаружить внутреннюю логику этого противоречия, т.е. своего рода его необходимость. Эту необходимость он усматривает в последовательности Эпикура как атеиста и отдает ему за это свои симпатии, несмотря на его же непоследовательность как натурфилософа.
Дело в том, разъясняет Маркс, что для Эпикура признать небесные тела атомами значило признать их вечными и бессмертными, а тем самым сделать уступку религии того времени, которая как раз подчеркивала нетленную божественную природу небесных тел. Люди античности поклонялись небесным телам как богам. «…Те, которые признают в небесных явлениях единое, а потом вечное и божественное начало, – заявляет Эпикур, – впадают в пустое резонерство и поддаются влиянию рабских фокусов астрологов; они переступают границу науки о природе и бросаются в объятия мифов…» [1, т. 40, с. 193]. Выступая против обожествления небесных тел, Эпикур восстает «против мировоззрения всего греческого народа» [там же, с. 190]. Он «поэтому, – заключает Маркс, – величайший греческий просветитель…» [там же, с. 196].
Анализ религии как неразумного обыденного сознания, вывод о принципиальной противоположности философии («разума») и религии образует, по мысли молодого Маркса, основу для опровержения всякого рода умозрительных «доказательств» бытия бога. Они представляют собой не что иное, как пустые тавтологии, примером чего может служить, в частности, известный онтологический аргумент. Гегель понял противоречие доказательств этого рода, заключающееся уже в самой установке на логическое доказательство алогических представлений, но не решился все же отвергнуть их до конца, он «отверг их, чтобы их оправдать» [1, т. 40, с. 232].
Таким образом, Маркс не только опровергает старую рационалистическую теологию, но также и отвергает гегелевские теологические выводы, хотя еще не видит того, что идеализм и религия, несмотря на очевидное качественное различие между ними, тесно связаны друг с другом, взаимообусловлены. Обратим здесь внимание на то, что Маркс подчеркивает ошибочность выведения из факта крушения онтологического доказательства бытия бога положения, будто религия – это просто эфемерный фантом. Религия как не индивидуальная иллюзия, но массовое иллюзорное сознание имеет огромную власть над сознанием людей. По новому истолковывая известный пример Канта, Маркс пишет: «Действительные талеры имеют такое же существование, как воображаемые боги. Разве действительный талер существует где-либо, кроме представления… людей?» [там же].
Религиозные представления не произвольны, они оказывают большое воздействие и, следовательно, имеют корни вне представлений самих по себе. Но младогегельянцы не ставили этого вопроса, они рассматривали религию как имманентную и вместе с тем преходящую ограниченность человеческого самосознания. Маркс еще не порывает явно с этой точкой зрения, но уже пытается найти корни религии в окружающих человека условиях. Он говорит, что теологам следовало бы исходить из того, что мир плохо устроен, и тогда они могли бы по крайней мере объяснить существование религиозных представлений. Маркс иронически замечает, что действительные доказательства бытия бога «должны были бы гласить: „Так как природа плохо устроена, то бог существует“. „Так как существует неразумный мир, то бог существует“. „Так как мысль не существует, то бог существует“. Но разве это не означает следующее: