Марксизм и феминизм

«Очень важно», — говорили «марксистки»-феминистки сто лет спустя после того как Энгельс «основал марксистский феминизм», — «анализировать отношение взаимозависимости мужчин с их способностью доминировать над женщинами в обществах прошлого. Очень важно анализировать иерархии среди мужчин и различия в их доступе к благам патриархата. Безусловно, здесь играют роль классовая, расовая и этническая принадлежность, семейное положение и сексуальная ориентация, а также возраст. Женщины, принадлежащие к разным классам, расам, национальностям, с различным семейным статусом или разной сексуальной ориентацией также в различной мере испытывают тяжесть патриархата. Кроме того, женщины могут сами обладать властью, основанной на классовых, расовых и национальных привилегиях, и даже патриархальной властью (через семейные связи) над мужчинами, стоящими ниже в патриархальной иерархии, чем их собственные мужчины» [3].

«Дело не в том», — говорили «марксистки»-феминистки еще через тридцать лет, — «что важнее, класс или гендер, а в том, каким образом гендер и класс переплетаются в капиталистическом производстве и отношениях власти, формируя комплексную реальность» [9].

В своих «исследованиях» феминистки обычно приводят цитаты Энгельса, вроде следующей:

«…своеобразие прогресса […] заключается в том, что половой свободы, присущей групповому браку, все более и более лишаются женщины, но не мужчины. И, действительно, групповой брак фактически существует для мужчин и по настоящее время. То, что со стороны женщины считается преступлением и влечет за собой тяжелые правовые и общественные последствия, для мужчины считается чем-то почетным или, в худшем случае, незначительным моральным пятном, которое носят с удовольствием» [12].

Что следует из этой цитаты? Из этой цитаты следует, что женщина во времена Энгельса находилась по отношению к мужчине в ущемленном положении. Так оно и было. До этого места Энгельс уже объяснил почему это так, как до этого дошло, и дальше говорит о том, что должно произойти, чтобы положение это изменилось (не в смысле пожелания, а давая прогноз):

«Но мы идем навстречу общественному перевороту, когда существовавшие до сих пор экономические основы моногамии столь же неминуемо исчезнут, как и основы ее дополнения — проституции. Моногамия возникла вследствие сосредоточения больших богатств в одних руках, — притом в руках мужчины, — и из потребности передать эти богатства по наследству детям именно этого мужчины, а не кого-либо другого. Для этого была нужна моногамия жены, а не мужа, так что эта моногамия жены отнюдь не препятствовала явной или тайной полигамии мужа. Но предстоящий общественный переворот, который превратит в общественную собственность, по меньшей мере, неизмеримо большую часть прочных, передаваемых по наследству богатств — средства производства, — сведет к минимуму всю эту заботу о том, кому передать наследство» [12].

Энгельс не демонизирует мужчину, хоть и указывает на его преимущественное положение, не вводит «патриархат», как «параллельную систему угнетения», не выдумывает «глобальных заговоров мужчин» для «доминирования над женщинами». Энгельс объясняет причины, по которым женщина оказалась угнетена в большей степени, нежели мужчина; показывает, что именно лежит в основе этого угнетения (частная собственность). Феминистки же используют имя Энгельса и описательную часть его книги, чтобы показать бедственное положение женщины — причем не современной нам женщины, а современной Энгельсу! — чтобы далее ввести свой феминистический, предвзятый, реваншистский «анализ».

То, как Энгельс относился к современным ему феминисткам, хорошо видно из его переписки с другом и товарищем Фридрихом Зорге.

«Мамаша Вишневецкая», — пишет Энгельс, имея в виду Флоренс Келли-Вишневецкую — американскую сначала социалистку, впоследствии буржуазную реформистку и феминистку, — «очень обижена, что я не нанес ей визита в Лонг-Бранче, вместо того чтобы лечить у тебя свои недомогания и приводить себя в порядок для путешествия. Она, кажется, оскорблена нарушением этикета и недостатком галантности в отношении дам. Я, однако, не позволю дамочкам, защищающим женское равноправие, требовать от нас галантности: если они добиваются мужских прав, так пусть разрешат и обходиться с ними как с мужчинами. Впрочем, она, конечно, успокоится» [14].