Марксизм сегодня. Выпуск первый

Политический анализ тем, представляющих наибольший интеллектуальный интерес в Советском Союзе, по-видимому, привел бы, хотя и не в столь явной форме, как в случае с политической экономией, к тем же исходным моментам – желанию исправить ошибки, допущенные Октябрем, поиску закономерностей и объективных темпов развития, причем главным образом там, где оно представляется совершенно лишенным всякой рациональности, попыткам дать широкие функциональные описания социальной реальности. Все это входит в «эпистему» советской интеллигенции, очерчивает в целом ее горизонт. Феноменологические исследования Л. Выготского в области рациональной психологии, основанные на изучении доречевых семантических элементов, работы школы Бахтина в области социологии литературы, триумф формализма на протяжении всего этого периода, весьма многообещающие первые попытки моделирования планов и первые формулировки «формальной и праксеологической базы»[106] экономики, открывшие путь эконометрики (Случк, 1926 год), являются звеньями единого и последовательного процесса революционной модернизации социальной мысли, который впоследствии в России уже не возобновлялся[107]. Однако при этом следует оговориться, что уцелевшие в пертурбациях объекты исследований рационального в советской действительности всегда встречали отрицательное или пренебрежительное отношение со стороны политической власти, к ним относились: крестьянский фольклор (работы Владимира Проппа), сельскохозяйственный рынок с его системой объективно складывающихся цен (труды Кондратьева и Фельдмана), история русской интеллигенции и ее места в жизни нации (исследования Тынянова и Шкловского), оптимизация производства в обществе, характеризующаяся высокими темпами технического развития (работы Канторовича), критическая теория литературных утопий и разговорного языка (труды Бахтина и его школы).

Можно было бы еще немало сказать об этой основной ориентации советской культуры, в частности о нередко скрытой функции, выполнявшейся ею в течение некоторого периода и заключавшейся в преобразовании подхода интеллигенции к иррациональности своего государства. Именно она гораздо полнее, чем «диссидентство» второй половины 60-х годов, отражала наиболее глубокие тенденции общества, направленные на позитивную перестройку взаимосвязи между политикой и идеологией. Чтобы увидеть ее символику, достаточно обратить внимание на решающее значение, которое ее ведущие представители придавали ценности человеческой жизни – как своей собственной, так и чужой, – что проявлялось в тактической осторожности перед лицом власти и в отказе от революционного романтизма (Пастернак в этом отношении – наилучший пример). Что же касается результатов этой культурной революции, то весьма симптоматична относительно большая продолжительность жизни ее основных действующих лиц в условиях страны, где политические деятели, пользующиеся или пользовавшиеся статусом «великих старцев» (Молотов, Каганович, Поскребышев), оказываются всего лишь высокопоставленными убийцами.

2. Педагогика «простого человека». Сталинская «картина мира»

Итак, мы попытались определить «сдвиги» и противоречия в сфере той идеологии, в рамках которой развивался и действовал советский марксизм. Здесь, с одной стороны, налицо личная власть Сталина, недостаточно правомочная и потому шаткая, способная выжить только ценой постоянных кризисов, и, с другой, общество, отвергающее большую часть положений комплексного проекта большевизма, но характеризующееся подлинно революционной динамикой в среде как крестьянства (вставшего на путь демократизации благодаря движению социалистов-революционеров, но сохранившего склонность к общинному фундаментализму)[108], так и интеллигенции, где основная постепенно утверждавшаяся тенденция сводима в общих чертах к тому, что можно определить скорее как рационализм, нежели как материализм, и скорее как функционализм, нежели как диалектику.

С начала 20-х годов советский марксизм пребывает в поиске такого философского элемента опосредования, который позволил бы продумать, чего не хватает в отношениях между государством и народом и что обусловливает, таким образом, кровавый характер политических кризисов. В связи с этим доминирующие группы в сфере советской культуры и политики были вынуждены считаться с широким движением интеллектуальной и моральной перестройки общества особенно с того момента, когда смерть Сталина позволила начать не столь чреватый опасностями, как раньше, обмен мнениями между руководителями и руководимыми, а также публикацию ряда работ, относящихся к сталинскому периоду (по времени написания) или к послесталинскому (по дате публикации).