Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Еще в марте Ленин «издалека» сурово осудил Матвея Муранова за то, что тот отправился в Кронштадт вместе с меньшевистским лидером Михаилом Скобелевым и предупредил Каменева об опасности сотрудничества с руководителями Советов: «Каменев должен понять, что на него ложится всемирно-историческая ответственность»[21].

2. Столкновения со «старыми большевиками»

По прибытии в Петербург в первые дни апреля 1917 года Ленин без труда смог сдержать нетерпеливых радикалов Военной организации большевистской партии и членов Выборгского комитета, которые полагали, что они «левее самого Ленина»[22]. Основным для него было заставить большевистских умеренных руководителей, таких, как Каменев, Алексей Рыков и Муранов, понять, что их медовый месяц с небольшевистской «революционной демократией» подошел к концу.

Каменев и Рыков, однако, полагали, что ленинская революционная программа 1905 года намного лучше подходила для интересов марксизма и России, и составили твердую оппозицию «необольшевизму» «Апрельских тезисов». Несмотря на то что Ленин настаивал на решительном разъединении сил, они продолжали считать себя членами «революционной демократии», в особенности ее интернационалистского крыла. Что же касается тезисов Ленина о «шагах вперед по пути к социализму» в его «генеральном плане», то Каменев их отверг, считая эти тезисы подходящими более для революции в развитых странах, таких, как Англия, Германия или Франция, а вовсе не для «неполной демократической революции» в России, «самой отсталой европейской стране с экономической точки зрения», где в деревнях еще не до конца искоренили крепостное право[23].

Ленин тут же парировал удар, обвиняя большевиков, которые все еще придерживались, по его мнению, устаревшего лозунга «революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства», в том, что они в самом деле «перешли» в лагерь «мелкобуржуазных элементов», таких, как Чхеидзе, Церетели, Стеклов, эсеры и другие «революционные оборонцы». Подобные большевики, заявлял он саркастически, заслуживают того, чтобы сдать их «в архив „большевистских“ дореволюционных редкостей (иначе говоря в архив „старых большевиков“)». Новой непосредственной задачей большевиков в России было не «введение» социализма, а скорей создание «государства-коммуны», которая в зародыше уже существовала в Советах рабочих и солдатских депутатов, при условии освобождения последних от мелкобуржуазного руководства[24].

Как и следовало ожидать, «необольшевизм» «Апрельских тезисов» подвергся нападкам со стороны как Георгия Плеханова, так и меньшевиков, в особенности Александра Мартынова. Плеханов вступил на арену борьбы с верительными грамотами и авторитетом марксиста, которые были сильно подмочены его «оборончеством» и повсеместно известной германофобией. Его первая статья против «Апрельских тезисов»[25] открылась слабой попыткой переложить «ответственность за настоящую войну» целиком на плечи Германии и, таким образом, избавить от ответственности Россию. В этом вопросе Плеханов направил всю мощь своей полемики на довольно двусмысленный тезис ленинского «необольшевизма», то есть на противоречие между «ниспровержением капитала» и «полным разрывом»… «со всеми интересами капитала», на то, что в первом тезисе Ленин говорил как «коммунист», если даже не анархист, о «социалистической революции» в отсталой России и одновременно успокаивал свою «марксистскую совесть» с помощью восьмого тезиса, где говорилось: «Не „введение“ социализма, как наша непосредственная задача…» Старомарксистская «логика» Плеханова учила совершенно другому:

«Если в данной стране капитализм не достиг более высокой стадии, когда он входит в противоречие с развитием производительных сил, абсурдно призывать трудящихся города и деревни и бедное крестьянство свергать его… и не менее абсурдно призывать их к захвату власти».

Если русский пролетариат проголосует за анархическую «логику» Ленина, считал он, это будет означать, что напрасно потрачено «более тридцати лет пропаганды марксистских идей в России», и к тому же возвестит о конце «нашей политической свободы».