Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

И наконец, третий период охватывает промежуток времени с 1929 года до роспуска Коминтерна. Вообще можно сказать, что тенденция к догматической строгости упрощенного марксизма, которая на предыдущем этапе проявлялась еще весьма противоречиво, теперь развивается без каких-либо ограничений. Теоретический марксизм почти полностью утрачивает критический дух: творческий заряд проявляется либо вне III Интернационала – и весьма часто в форме полемики с его официальной идеологией (взять, например, наиболее оригинальные работы Франкфуртской школы, или самостоятельные исследования Карла Корша, или же разработки Троцкого в ссылке и во время первых дискуссий среди левых коммунистов о социальной природе СССР), – либо в изолированной и скрытой форме и даст о себе знать много лет спустя, как это было с наиболее значительным теоретическим вкладом, который внес Антонио Грамши. Напротив, внутри движения – и это без всяких оговорок можно обнаружить в политической и идеологической позициях III Интернационала – все более очевидной становится подчиненность теоретических исследований политической практике. Вообще, если и можно охарактеризовать сталинизм как идеологическую систему, то о нем следует сказать, что эта теория не руководство к действию, а оправдание постфактум самого действия. Сталинские тезисы об обострении классовой борьбы и усилении государства на продвинутой стадии строительства социализма, может быть, являются с этой точки зрения самым ярким примером. На этом фоне особенно поражает постоянство теоретической схемы, применяемой в отношении переживающей глубокие изменения капиталистической действительности, которое мешает правильному пониманию мирового экономического кризиса и его воздействия на природу государства[1129].

Однако, вероятно, неверно было бы говорить (даже в отношении этого периода) о теоретическом «параличе» или «склерозе» марксизма III Интернационала. Было бы ошибкой забывать, что примерно в середине 30-х годов стратегия политического преобразования, то есть перехода к социализму, получила значительное развитие. Серьезнейший поиск новой стратегии захвата власти был проведен руководящей группой Коммунистической партии Китая. Но нельзя недооценивать или относить исключительно к области тактики и первые попытки исследований, предшествовавшие разработке политики народных фронтов в капиталистических странах Запада, которые, пусть в противоречивой форме и со множеством умолчаний, содержали в зародыше новую теоретическую постановку вопроса о взаимодействии демократии и социализма[1130], или, в особых случаях, например Австрии, стремление коммунистической интеллигенции по-новому, соответственно остроте международной ситуации, дать оценку такому вопросу, как национальный[1131].

Общим для этих исследований явилось стремление подвергнуть неотложному пересмотру теоретические представления, применение которых на практике оказалось неадекватно их содержанию, в частности положения о союзах, об отношении партии и класса, о формах государственной власти и т.д. Но этот пересмотр производился не «посредством открыто осуществляемых оригинальных теоретических разработок, а в основном за счет растущего décalage (разрыва) между старыми теоретическими формулами и новой политической практикой»[1132]. Не случайно, например, в годы, когда борьба с фашизмом становится главной в стратегии III Интернационала (1934 – 1939 годы), все, или почти все, самые оригинальные и новые соображения в коммунистическом анализе этого явления содержатся в подчеркнуто политической работе – докладе Димитрова на VII конгрессе, когда как единственной «теоретической» разработкой (или претендующей быть таковой), продолжавшей рассмотрение этой темы, оказалась книга Палма Датта «Fascism and social Revolution» («Фашизм и социальная революция»), написанная с такой перспективой, которая еще в значительной степени отражала схемы «третьего периода» и социал-фашизма[1133]. В условиях, характерных подчинением теоретической деятельности политической практике, не вызывает удивления, что именно такие политические руководители, как Димитров или Мануильский, берут на себя задачу обобщить в теоретической форме действия и импровизации эмпирической политики; именно им выпадает нелегкая задача подогнать это обобщение к тому единственному дополнению к марксизму-ленинизму, которое считалось законным, – теоретическим мыслям Сталина, который теперь абсолютно монополизировал сферу обогащения теории.

4. Национальные руководящие группы

«Мы – также Коминтерн, и пока участвуем в дискуссиях в Коминтерне, и когда появится решение Коминтерна, это будет означать, что мы пришли к общей точке зрения в процессе общей дискуссии».