Марксизм во времена Маркса

Поскольку мы сочли необходимым столь подробно остановиться на значении первоначального вклада Энгельса в марксизм, в данной главе у нас нет возможности рассмотреть те многочисленные элементы, которые он внес в его последующее развитие. Следовало бы вспомнить о его работе в рядах Союза коммунистов и участии в подготовке «Манифеста Коммунистической партии», проанализировать его деятельность в качестве корреспондента по европейским делам и изучить его трактовку щекотливого национального вопроса в «Новой Рейнской газете» в 1848 году, оценить его постоянно углубляющееся знание стратегии и военной теории в 50-е годы, его мастерский анализ Германии, развернутый в «Крестьянской войне в Германии» и «Революции и контрреволюции в Германии» и продолженный затем в статьях о Бисмарке и новом объединенном германском государстве. Нет возможности здесь уделить внимание и его более поздним трудам по естествознанию, о происхождении семьи и государства или, если ограничиться собственно политической сферой, его размышлениям об Ирландии, его многочисленным и проницательным аналитическим статьям о развитии и стратегии рабочего движения в различных странах Европы и Америки, его борьбе с прудонизмом и анархизмом, его тесным связям с руководителями германской социал-демократии, его растущей озабоченности сохранением мира в Европе после основания II Интернационала. Вывод, к которому мы неизбежно приходим, сводится, во всяком случае, к следующему: как в своих сильных сторонах, так и в рамках, которые ограничивали его деятельность, это был очень последовательный человек с начала и до конца своего творческого пути марксиста.

С 1845 года сотрудничество Маркса и Энгельса стало постоянным. То, что Энгельс написал в 1887 году, относится ко всей истории их творческих взаимоотношений:

«Вследствие разделения труда, существовавшего между Марксом и мной, на мою долю выпало представлять наши взгляды в периодической прессе, – в частности, следовательно, вести борьбу с враждебными взглядами, – для того, чтобы сберечь Марксу время для работы над его великим главным трудом» [МЭ: 21, 337].

Сотрудничество такого рода, конечно же, не смогло бы длиться долго, если бы речь шла об отношениях учителя и ученика, автора и популяризатора. Если сотрудничество оказалось прочным и действенным, то это произошло потому, что исходная теоретическая база представляла собой «общую собственность» обоих авторов, благодаря чему оба чувствовали себя в равной степени ответственными за ее развитие путем разработки специфической теории капиталистического способа производства. Энгельс никогда не сомневался в том, что Маркс лучше выполнит эту задачу, чем он сам: было бы неверно поэтому сочувствовать Энгельсу, который долгие годы заботился о материальном благополучии Маркса, работавшего над рукописью «Капитала». Сам бы он, разумеется, ни за что не согласился считать свою роль достойной сочувствия; ведь он рассматривал «Капитал» как выражение своих собственных мыслей не меньше, чем мыслей Маркса. Со стороны Энгельса мы не обнаруживаем никаких признаков раздражения или досады, за исключением, может быть, лишь того момента, когда Маркс холодно отреагировал на сообщение о смерти Мэри Бёрнс. Как легко себе представить, внутренняя напряженность ситуации ощущалась больше семьей Маркса, особенно г-жой Маркс, которая тяжело переживала материальную зависимость своего семейства от милости друга. Что касается Энгельса, то, хотя, разумеется, долгие годы конторской работы в Манчестере нагоняли на него немалую тоску, отношения с Марксом удовлетворяли его глубокую потребность в твердой духовной опоре, обеспечивающей ему прочную основу, на которой он мог развивать свои куда более разнообразные таланты. Энгельс был недостаточно уверен в себе, чтобы выступить в роли великого самобытного теоретика, поэтому это качество он искал в других. Единственным мыслителем, помимо Маркса, который подкреплял его стремление к прочным убеждениям, был Гегель.