Мародер

— Не знаю, говорят — пришли какие-то позавчера ночью, вроде на север идут. На базар не спускались, сидят наверху у базарных. Может, обедать спустятся. Говорили еще, что носильщиков много очень. Им в сарай чуть ли не на тридцать рыл еды таскают — молодняк базарных трепался, я слышал краем уха. Они там сейчас тележки чинят, тоже говорят — много тележек-то, много. Я думаю, они этим тушняком за остановку рассчитались. Ну вот и все, в общем-то. Да, еще пацана схоронили дней пять. От него, говорят, почти ничего и не осталось, собаки растащили почти всего. Ночью двоих из Аркашки рыжего караула на дострел послали, а там одного то ли кто-то грохнул, то ли что. Второй весь в соплях прибежал, без волыны, до того пересрался — заикается теперь. От него по сей день добиться не могут, кто ж его там так напугал. — Петрович слегка выделил тоном «кто». …Ага, Петрович, пытаешься немного повымогать, типа расшифровал? А, какая разница — расшифровал или нет; догадки есть догадки. Ну ушлый старик, прям миссис Марпл…

— И что, сильно добивались?

— Чего?

— Ну, кто второго-то привалил.

— Да нет, не так чтоб очень. По крайней мере, я не слышал, чтоб совсем по-взрослому его трясли. Зачем? Да и он толком, говорят, не отошел еще. А ты-то что, трясли его, не трясли — твоя какая печаль? В дружки тебе он молод еще… Али с мамкой путался? — c ехидцей ухмыльнулся Петрович. — Не твой ли пацан-то? Хотя, вроде как, тот белобрысый…

— Да и хрен с ними со всеми. На самом деле — мне-то какая печаль… Ладно, Олег Петрович, пойду потихоньку. Спасибо за табачок, бывайте здоровы.

— И тебе того же, Ахмет.

Уходя, Ахмет оставил на прилавке парочку пятерок, тут же спрятанных Петровичем в разномастном тряпье под ветхим бушлатом. …Пора уже к чайной выдвигаться, а то скоро одни лавки на проходе останутся…

К спортзалу примыкали раздевалки, из них и сделали в свое время чайную. Получилось, надо сказать, неплохо — потолок закоптили, стены плотно завесили всякими коврами. Особенно умиляло отсутствие непременной До Всего Этого «музыки», что позволяло выпить и закусить в относительном покое. Народу было немного, и Ахмет, поздоровавшись с охранниками, прошел на любимое место у печки. Сел за дальний угол большого восьмиместного стола, привалясь боком к теплым кирпичам. Из-за стойки доносился грохот дров и лязганье печной дверцы. Затихло. Вылез Осетин, с кряхтеньем разогнулся, вытирая сажу с ладоней о замурзаный передник.

— Че, Санек, старость не радость? Пополам не гнешься уже? Здорово.

— Э, Ахмет пришел. Здоровей видали. Че тебя не видно было? Ходил?

— Не, на юг ездил, в санаторий. Профсоюз вот путевку дал.

— С юга-то привез гостинцев? — охотно поддержал шутку Осетин, подсаживаясь… Интересно, как это у него получается? — в который уже раз мельком подумал Ахмет. — Ведь сам себе на уме, а как искренне радушен. Сто пудов — он сейчас не притворяется, на самом деле рад меня видеть. Да, держать кафушки — естественная кавказская монополия… Ахмет в самом начале работы Осетина начал таскать ему все специи, которые подворачивались под руку, и даже иногда ради специй делал немалые крюки.

— Нет, Саш, уж прости на этот раз. Себя вот принес, и то слава Аллаху.

— Что, Ахмет, плохая ходка?

— Да нет, нормально все. Устал вот только что-то.

— Старость не радость? Так говорил? — заразительно улыбаясь, Осетин вернул Ахмету подколку. — Меня не переживешь! Мы, горцы, дольше татар живем! У тебя, вон — смотри сколько в бороде седины — а у меня… Блин, вообще-то, тоже есть немного… Все равно меньше! Ладно, заболтал я гостя, а гость голодный! Кушать будешь, Ахмет?

— Буду, конечно. Картошечка твоя с мясом-грибами имеется?

— Конечно. Сковородку осилишь? Или тарелку сделать?

— Да сковородку, пожалуй.

— Выпить хочешь?

— С тобой разве…

— Ух ты хитрый татарский морда! Знает, что если с духанщиком, то в счет не ставят! И зачем я тебе этот обычай сказал! Теперь по миру пойду…

— Давай, давай, готовь иди, плачешь тут… — Нет, до чего умеет настроение поднять. Пять минут поговоришь — и легко целый день. Надо ему те ножи принести…

Осетин ушел готовить, оставив за стойкой мальчишку-помогальника. Ахмет забил трубку, накрылся ароматным облаком… Хорошо… Подбежал мальчишка, вытряхнул из массивной пепельницы остатки самокруток, протер стол.

— Здрасте, дядя Ахмет. Щас я вам чайку принесу, пока Сан Иналыч готовит.

— Привет, Сережик. Как у вас тут, хорошо все? Эти, торговцы-то, поди чаевыми завалили тебя?