— Притуши свет! Комнату в подвале любую без окон! Быстро приготовь! Вытащи все оттуда весь хлам. Делай с ним, что хочешь, хоть выброси. Туда кровать! Нет, стой, матрас. Циновку! Забери у кого-нибудь из дворовых. Забудь про кровать! Тащи циновку туда! Бегом! Бегом!
— Тише, тише! — он погладил меня по голове. — Все хорошо. Скоро ты окажешься в привычной тебе обстановке. В комнате без окон в темноте и тишине. Скоро все будет хорошо.
— Ты так заботишься о рабе, — пробурчал я, с трудом преодолевая колотящую меня дрожь. — Представляю, как страдают твои друзья.
Елизар засмеялся, и смех его был чист и радостен.
— Ты можешь шутить, значит не все так плохо. Ты придешь в себя. Ты привыкнешь. Сегодня ты отдохнешь, а завтра я начну понемногу тебя выводить. Я ведь купил тебя не для того, чтобы ты гнил в нашем подвале.
Но для чего купил, он не объяснил. И все же следующие три дня я почти полностью провел в подвале. Елизар приходил, брал меня за руку, заставлял накинуть плащ и выводил гулять. День мы ходили по первому этажу дома. На второй он заставил меня подняться по лестнице насколько смогу, а на третий вывел на улицу. Через пять дней я мог спокойно ходить по дому, не дрожа, не прижимаясь к стенам и не пугаясь каждого шороха. Еще через пару дней смог выходить на улицу без сопровождения. Но сходить с крыльца все еще опасался, слишком большой и открытый мир меня окружал. Но на крыльце не страшно, в случае чего, можно в дом отступить.
Там меня и нашел улыбающийся Елизар. Он сел на лавку у стены, внимательно посмотрел на меня и проговорил:
— Осваиваешься, — я не понял, был это вопрос, или он заметил прогресс и не отреагировал. — Это хорошо. Ты молодец. Хотелось бы, чтобы было быстрее, но как есть. Однако времени у нас маловато, — он посмотрел на низкое, серое, грозящее дожем небо. — Нас ждут дела, и откладывать и ждать когда ты освоишься окончательно, я не могу. Пойдем!
Он привел меня в комнату с завешанными окнами, круглым столом, и низкой круглой лавкой под ним. Вдоль стен протянулись шкафы с толстыми фолиантами и какими-то приборами, назначения которых я не знал. С потолка свисал круглый светильник с десятком тускло горящих свечей.
Я не сразу заметил, что и стены в комнате были круглыми. Между окнами висел длинный черный кусок ткани с золотым кругом и черной птицей внутри.
— Это наш герб, — улыбнулся Елизар, заметив, что я разглядываю птицу. — Это грач, наш символ, наш защитник, наш тотем. Ты знаешь, что такое тотем? — я не знал и покачал головой. — Это некая святая вещь, здесь, в Доле, эта птичка священна для каждого. Мы все грачи. Грачевы. Это наша фамилия. Я — Елизар Грачев. У тебя нет пока имени, но, думаю, это скоро изменится и имя у тебя появится. Как и фамилия. Она покажет твою принадлежность к семье, к клану. К нам. К Грачевым. Ты тоже станешь Грачевым.
— Я? — медленно я повернулся к нему. — Я стану Грачевым? Раб потерявший имя и память обретет фамилию? Прости, но ты, наверное, выпил лишнего.
— Напротив, я трезв как никогда. Я собственно тебя для этого и купил. Ты ничего не знаешь о себе, а я знаю и вопрос принятия тебя в семью, лишь вопрос времени.
— И что такого во мне, что ты готов принять в семью раба?
Он расцвел в улыбке, но не ответил, молча поманив меня пальцем. Я послушно подошел. Он встал, протянул руку, прикоснулся к ошейнику.
— О, нет. Ты больше не раб. Давай для начала избавим тебя от этого.
Я вздрогнул. Лишаться ошейника не хотелось, но возразить Елизару я не смел.
— Будет немного больно, — предупредил он.
Ошейник щелкнул, сорвался с шеи, ударился о мою грудь, отскочил к рукам Елизара, прокатился по его предплечью и, свалившись, разбился об пол. Елизар и не пытался поймать его. Мне же было не до того. Мышцы обратились в камень, в горле застрял крик. Ноги задрожали, подкосились, из глаз брызнули слезы. Больно было не сильно, но тело выкручивало, оно выпрямлялось, вытягивалось, становилось больше, сильнее, и в то же время слабело. Я рухнул на пол, рот открыт, в груди клокочет, но крик так и не сорвался с губ. Пальцы рук уперлись в холодный пол, горло обожгло огнем, и прозвучал стон. Мой стон. Перед глазами все поплыло, покрылось туманом, уши заложило, но даже сквозь пробку я услышал тихий торжествующий смех богини. Я узнал его, даже не смотря на то, что не мог ничего слышать.
Елизар сидел передо мной на корточках, я же лежал на полу и тяжело дышал, пытаясь насытить легкие воздухом. Он что-то говорил, но я не слышал ни слова, лишь наблюдал, как шевелятся его губы. Он протянул руку и похлопал по плечу, затем обхватил ладонью мое запястье, встал и помог подняться мне. Слух вернулся, и я разобрал его слова:
— … будет иначе. Теперь все будет хорошо. Возьми!
В его руках появилась нить жемчужин с серым перышком, та самая, что он давал мне в лагере рабов. Я взял, уставился на него, ожидая пояснений.
— Великолепно! — Елизар довольно потер руки. — Великолепно! — он радостно подпрыгнул. Такой реакции человека в возрасте я не ожидал и улыбнулся. — Ты умеешь пользоваться Сутью? — спросил он, я кивнул. — Тогда посмотри на себя!