Марс и Гелиос

Увидишь, как время легло,
как карта, на стол, без труда —
когда разобьется стекло,
все будет уже – никогда,

рассыплют невидимый кров,
размечут; не двигайся, спи —
и медные стыки ветров
гремят, как набат, по степи.

мы все измениться могли —
и небу легко без смертей.
где ястреба росчерк в пыли,
добыча, и след от когтей?

но небо утроило вес,
и что нас сюда привело? —
текучие стаи небес
и крик, как стекло о стекло.

не век вековать в дураках.
ты знаешь, где дремлет беда —
но время, как карта, в руках,
и дремлют в степи города,

и – петь, собирая в рукав
все то, что на стол протекло —
и медные стыки ветров,
и жизнь, как стекло о стекло.

«Стукнули ставни, времени ровно шесть…»

Стукнули ставни, времени ровно шесть.
Облако нарисовано карандашом.
Канатоходец проснулся, нащупал шест – и,
распрямившись, пошел, шатаясь, пошел.

Небо сияет, открыто, над кромкой рва.
Не сосчитать городов под твоей звездой.
В поясе лета растет сухая трава.
В поясе моря горит маяк над водой.

Если оступишься – не соберешь костей.
Все подражает природе, спящих губя.
Мимо проносят вязанку сухих смертей,
вот, говорят, это было вместо тебя.

Скосят, как брата, огнем в стогу шевеля,
Там уже не отмашешься, свой, не свой.
Если бы был хоть кто-то ниже нуля,
роста такого, что спрячется под травой…

Слышишь, как ветер коснулся оконных рам
Канатоходец проснулся, и сон его
Будет потом ходить по чужим дворам,
думать с другими, как вытащить хоть кого.

Мало кто снова впустит меня под кров,
Чтобы понять, о чем я тут говорю…
Резко континентальный климат других дворов,
Медленно расплываясь, движется к январю.

«Удивляться, удивляться, —…»

Удивляться, удивляться, —
На траве в лесу валяться,
Созерцая чудеса.

Удивляться, удивляться —
Как водой не разбавляться
Там, где масла полоса.

Знать, где маска и коса,
Хочет каждый, кто кружится
В черном небе и ложится
В след, оставленный землей

В борозде небесной пашни,
Между звезд, ведомых с башни