Марс пробуждается

Интересное дело: я никогда не затруднялась с построением или планировкой таинственных рассказов. Это вроде уравнения: даешь определенные события, за ними неизбежно следуют другие, а варианты ограничены рамками пространства-времени, в котором эти события происходят, В научной же фантастике пространственно-временные рамки надо придумать, а вариантами являются то, что вы делаете с этими рамками. Вот поэтому писать научную фантастику интереснее, хотя тема таинственного убийства тоже имеет свои особые радости.

Упоминание Эда о приключениях с ремонтом нашей древней развалины принесло множество воспоминаний.

Например, о дне, когда дом официально стал «нашим о. Мы оглядывали его со всех сторон с дурацкой гордостью, и Эд сказал: „Эти старые обои на потолке надо содрать“. Он потянулся сорвать лоскут, и весь потолок рухнул на нас. Мне кажется, мой самый тяжелый момент относится к одному несчастному ноябрьскому дню с порывистым ветром и отвратительными плевками снега, когда я пыталась собрать дрянные обломки, оставшиеся после ремонта: плотники выбросили все в окно. Выла оттепель, а потом мороз, и все эти гнилые щепки и обломки досок намертво вмерзли в грязь. Я помню, как мечтала, чтобы сбор этот происходил в теплом месте!

Потом эта коса… Я страшно восхищалась старожилами, которые могли выкосить лужайку и сделать ее гладкой, как бархат. Когда я бралась за это дело, мой бархат всегда выглядел как поеденный молью. Зато, размахивая топором, я далее радовалась. Но не говорите мне, что технология — зло! И когда мы смогли позволить себе купить маленький садовый трактор с режущим брусом и косилкой, жизнь стала неизмеримо легче и эффективность работы значительно повысилась.

Теперь, когда люди восхищаются нашим домом, нашим старым фруктовым садом и несколькими акрами ровного луга, нам всегда хочется сказать: посмотрели бы вы на это, когда… когда из дома были выселены две семьи скунсов, прежде чем мы сами могли войти туда; когда наш плотник бросил работу на целый день, после того, как пятифутовая черная змея, жившая в стропилах, дружески обратилась к нему, хлопнув его по шее; когда Гамильтон и Брэкетт почти ежедневно вели сражения с лопухами величиной с дуб (у нас было ощущение, что мы окружены триффидами) или распиливали ручной пилой листы фанеры в три четверти дюйма толщиной и прибивали их до поздней ночи. Было потрачено двадцать шесть лет, чтобы получить то, что есть у нас сейчас.

На этом зеленом и плодородном Юго-Западе, где было множество того, чего мы не имели в Калифорнии, например, весенние цветы, осенние листья, родники и пр., мне недоставало только одного — океана. Ведь он был основным фактором моего окружения в течение многих лет, и бухта, где мы жили, была удивительным местом для подростка. Теперь не то: песок там почти пропал под весом сплошного ряда жилых домов, и я никогда больше не поеду туда. Но в те старые дни там было очень немного маленьких домиков, выгнутое яркое небо, солнце и чайки, и я любила все это. Зимой там бывали штормы, каких не увидишь нигде больше, и прекрасные туманы, такие плотные, что можно было кусать их и чувствовать вкус соли. Это было место, где я могла быть одна. Я проходила по длинному молу и усаживалась на балку, свесив ноги в океан. Я чувствовала его дыхание, смотрела, как Тихий бежит по краю мира, и мечтала… Но самое главное, я познала, что, значит, быть собой. Я никогда не понимала людей, которые уверяют, что не знают, кто они. Может быть, они никогда не сидели наедине с собой достаточно долго, чтобы обнаружить это.