Марш 30-го года

- Ах, черт, - улыбается Дидоренко виновато, вскакивает, направляется к штабной палатке. Нам слышно, как он разделывает хозкомиссию:

- Душа с вас вон, я вам сколько раз говорил. Опять Колька ругается. Груши мыть перед раздачей если вам лень, так скажите мне, я помою.

- Да на черта их мыть, - оправдывается голос Кравченко, - що воны з базару, чы як? Яка там зараза? Грушы з саду, якого йому нужно биса, тому Кольке. Понимаешь, ничого робыть - груши мый...

Колька, удовлетворенный, скрывается в своем "кабинете". Но через полчаса в лагере гомерический хохот. Слышу голоса Кравченко, Дорохова, Ефименко, Дидоренко, всей хозкомиссии и самого Вершнева. Его тащат ко мне, а он упирается, покрасневший, как пацан, но не смеяться не может. В руках у него начатая груша.

- Ось дывится: доктор, а груши исть не помывши - прямо з ящыка...

Колька крутит головой и оправдывается:

- Т-т-тебе к-к-какое дело. Я, может, п-п-попробовать хочу: в-в-вредно или не в-в-вредно?

- Наложить на него два наряда, наложить, Антон Семенович.

Я шутя говорю:

- Конечно, два наряда.

- Есть, - салютует Колька недоеденной грушей и вырывается из обьятий хозкомиссии.

Дня через два я вижу Кольку с метлой у клубной палатки.

- Что ты здесь делаешь?

- Два наряда за ним, - серьезно говорит командир Красная.

- Это з-за два наряда с-с-считается? - спрашивает Колька придирчиво...# 5 2 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

21. В ХАРЬКОВ

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

все, что поддается стирке, снова воскресла маршрутная комиссия, хлопотала о вагонах для отправки палаток в Харьков, а пароходных билетах.

30 августа на море начались бури, пришлось прекратить купание, в Сочи не заходил не один пароход. 2 сентября мы свернули лагерь и погрузили его в товарные вагоны. Половину вагона отвели для Мтшки и для его провожатого Боярчука. ночевали на открытом воздухе, вспоминали Владикавказ и Военно-Грузинскую. Назавтра был назначен прощальный вечер, а послезавтра выезжать. Сегодня нас чевствовали в доме отдыха ТООГПУ, в котором мы наиболее часто бывали. В доме ТООГПУ собралось много гостей из разных санаториев. Коммунаров встретили особенно приветливо, угощали ужином, Хенкиным, выслушали наш концерт. В заключение принесли огромный торт, похожий на вавилонскую башню и разыграли его "на оборону". Долго прибавляли единоличники по трешнице и по пятишнице. Когда набросали к Хенкину в тарелку больше чертырехсот рублей, перешли на состязание целыми коллективами. Коммунары дергали меня за рукав и шептали:

- А мы что ж?

Когда я сказал (уже забыл, в каком арифметическом ансамбле) "двести один рубль", коммунары зааплодировали, и никто не решился после нас испытывать счастье. Торт поднесли при звуках туша Леньке Алексюку и уволокли в наш тыл. В тылу мы все задумались:

- Куда же его девать? Делдить на сто пятьдесят частей не годится.

- Отдать оркестру.

- Верно, оркестру.

Волчок, улыбаясь, принял торт, ему только крикнули:

- Алексюка ж не забудьте...

- Не забудем, не бойся.

После вечера принесли торт в лагерь. Музыканты о чем-то совещались, потом вытребовали к себе Левшакова и с прочувственным словом вручили ему торт, а потом схватились за трубы и проиграли туш. Левшаков клянялся и благодарил, говорил, что никогда в жизни не мог ожидать такого большого подарка, что он теперь понимает, какое хорошее влияние оказывает музыка на человеческую душу, что он и в дальнейшем надеется, что ему будут подносить такие торты.

Ребята с блестящими глазами наблюдали за всей этой церемонией. Левшаков кончил, сделал вид, будто он вытирает слезы, и, сгорбившись до самой земли, потащил торт к скамейке. Здесь, вооружившись огромным хлебным ножом, он спросил просто:

- Сколько вас в оркестре? Сорок пять?

- Сорок пять.

- Становись в очередь, да смотри, не забудь, что на каждого из вас приходится по два с половиной коммунара, у которых слюнки текут уже два с половиной часа.

- Что вы, Тимофей Викторович, мы же вам поднесли.

- Знаю я вас, разрезать не умеете сами, и вот...

Музыканты застеснялись, а Левшаков кричит:

- Довольно дурака валять, что же вы думаете: я буду таскать его за собою или слопаю?.. Становись!

Музыканты получили по огромной порции, так что хватило и для корешков, рассыпанных по всем взводам.

На следующий день прощальный вечер. Мы пригласили всех своих сочинских знакомых. В нашей столовой в городском парке мы устроили настоящий пир: закуска, икра, жаркое, мороженое и даже (ох, отвернитесь, кто там из наробраза) по стакану столового вина. персонал столовой восседал за столами, а подавали и хозяйничали коммунары. Были гости из всех санаториев и домов отдыха, были сочинские комсомольцы, а самые дорогие гости - старые большевики с Шелгуновым.

После ужина раздвинули столы и пустились в пляс. Вино хоть и слабое, а развязало ноги пацанам. Нашлись танцоры из гостей и даже из глазеющей публики...