Марш 30-го года

- Да, ну конечно, если какое распоряжение неправильное, можешь в общем собрании взять слово и крой, не стесняйся! Но только на общем собрании, понимаешь? В газету можешь написать. Ты пионер? Нет? Не годится! Вот я тебя познакомлю со Звягинцем, вожатым.

- Э, нет, нос так не годится. У тебя же платок!.. Так, что же ты теперь платком? Это как покойнику кадило... Руки измазал, а потом уже платок вынул...

- Стенки не подпирать, стенка, она, знаешь, не для того. У тебя, понимаешь, есть вот тут позвоночный столб называется, так ты больше на него напирай, тогда будешь молодец! А когда сходишь по лестнице, тоже не держись ни за что, ни за перила, ни за что другое...

- А как же?

- Чудак, да что ты, старик, что ли?.. Вот так просто и иди, как по ровному.

Пацан перед последним пунктом стоит пораженный и улыбается.

Из детских домов нам все-таки не пришлось набрать требуемое число.

Многие приезжали с чесоткой и стргущим лишаем. Таких мы со стесненным сердцем отправляли обратно - лечить их было некогда.

С улицы был хороший самотек с первых дней октября и усиливался с каждым днем. Уже с утра в вестибюле, завернувшись в изможденные клифты или в остатки пальто, сидят три-четыре пацана и блестят белками глаз на измазанной физиономии. Они пялятся на дневального и сначала помалкивают, а потом начинают приставать ко мне, к дежурному командиру, к каждому старшему коммунару, к Дидоренко.

Дидоренко особенно любит с нами поговорить:

- Тебя принять? Ты же убежишь завтра...

- Дядя, честное слово, буду работать и слушаться. Дядя, примите, вот увидите!..

- А ты это откуда убежал на прошлой неделе?

- Дядя, ниоткуда я не убежал, я от матки как ушел, так и жил на воле все время.

- Вот посуди, на что нам принимать таких брехунов?

- Дядя, честное слово!..

- Ну, сиди пока здесь, просохнешь немного, вечероми совет командиров будет, может, и примут.

В дальнейшем новые пацаны уже и сами знали, что нужно ожидать совета командиров. Они поуютнее устраиваются в вестибюле и наполняют его тем своеобразным горячим и ржавым духом, от которого, как известно, плодятся вши и разводится сыпняк. Дневальный не пускает их дальше вестибюля, только после обеда дежурный командир придет и спросит:

- Вы как? Обедать привыкли?

Пацаны неловко улыбаются.

- Два дня ничего не ели.

- Ну, это ты, положим, врешь, а обедать все-таки пойдем.

Для них уже заведен постоянный стол, который после обеда внимательно осматривается ДЧСК, не осталась ли на нем "блондинка".

Вечером в совет командиров их вводят поодиночке.

Коммунары их видят насквозь и обычно долго не возятся.

- Это свой... В какой отряд?

- Давайте мне, что ли, - говорит Долинный.

- Забирай, сейчас же к Кольке тащи!..

Долинный поднимается с места.

- Вот твой командир, понимаешь?

- А как же... командир, знаю.

Но бывают случаи и неясные.

Посредине нашего тесного временного кабинета, заставленного неразвешанными портреами и зеркалами, вертится малоросрый пацанок. Матерчатый козырек светлой кепки оторван, но у него умненьке лицо, бледное, но умытое. Оне не знает, в какую сторону повернуться лицом командиры со всех сторон, а с разных краев кабинета на него сморят явные начальники: Швед - председатель, я - тоже как будто важное лицо, а сбоку Крейцер, случайно попавший на заседание.

Швед энергично приступает к делу:

- Ну, рассказывай, откуда ты взялся.

- Откуда я взялся? - несмело переспрашивает пацан. - Я родился...

- Ну, это понятно, что родился, а дальше что было?

- Дальше? Папа и мама умерли, а я жил я дяди. Дядя меня выгнал, говорил, иди, сам проживешь... Ну... я и жил.

Остановка.

- Где же ты жил?

- Жил... у тетки, а потом тетка уехала в Ростов, а я жил в экономии... там, в экономии заработал четыре рубля, четыре рубля заработал, пошел в Харьков, хотел поступить в авторемонтную школу, так сказали - маленький...

- На улице, что ли, жил в Харькове?

- На улице жил три недели...

Пацан говорит дохлым дискантом и чисто по-русски, ни одного блатного слова.

Командиры вопрошают его наперебой:

- А что ты ел?

- А я покупал.

- Все на четыре рубля?

- На четыре рубля... я еще зарабатывал, - говорит пацан совсем шепотом.

- Как зарабатывал?

- Папиросы продавал.

- Ну, разве на этом деле много зарботаешь?

- А я продавал разве коробками Я по штукам. По пять копеек штука продавал.

- Из противоположного угла кабинета:

- Где же ты брал папиросы?

Пацан поворачивается в противоположную сторону.

- Покупал.

- Почем?

- А по рублю тридцать.

Каплуновский серьезно и несмело произнесет:

- Чистый убыток входит...

Все смеются...

Швед говорит:

- Ты все это наврал.. Ты, наверное, прямо от мамы.

Пацан в слезы:

- Примите, честное слово, у меня никого нет... Я жил у тетки, а тетка говорит: пойди погуляй, а я пришел, а хозяйка говорит: твоя уехала с новым мужем в Ростов..

- С каким новым мужем?

- А я не знаю...

- Это было в каком городе?

- В Таганроге...

- Ну?

- Уехала с новым мужем и больше не приедет, а ты, говорит, иди. Так я приехал в Харьков...

- С кем?

- Там мальчики ехали...

- Это они тебе такое пальто обменяли?

- Угу. Один говорит: давай твой пиджачок...

- Сколько дней был в Харькове, говори правду!..