Марш 30-го года

- Правильно... Так оно и должно быть...

- Ну, что ты понимаешь? - сказала, улыбаясь, Харланова.

- Я не понимаю? - закричал Сопин, но вдруг сразу успокоился. - Это же она понимает, правда же?

Юдин положил руку на колено Сопина и улыбнулся:

- Я думаю, что тут все понимают... Если мы доросли до рабфака, то пускай рабфак будет у нас...

- А рабфак разрешат? - спросил кто-то...

Еще за десять минут перед тем самый вопрос не приходил мне в голову, а теперь я ответил:

- В этом не может быть сомнений. Мы будем хлопотать. Но уже завтра соберем педсовет и приступим к организации рабфака. Считайте это дело решенным...

Акимов осторожно спросил?

- А педагоги наши годятся?

- Годятся почти все, часть, может быть, уйдет, но ведь у нас еще будут и подготовительные группы...

- Конечно, - закричал Сопин, - довольно... Какие там четвертые группы подготовительные к рабфаку - это правильно...

Поднялся обычный галдеж, всегда сопровождающий нарождение новых перспектив.

Харланова голосовала:

- Кто за это, поднимите руки...

- За что, за это? - спросил акимов.

- Не понимаешь? - надул губы Сопин. - За рабфак...

Так совершилось открытие рабфака.

Я не обманывал коммунаров. Вопрос стоят с таким математически точным оформлением, что и на самом деле рабфак начал существовать на другой день. Правда, нами были предприняты шаги в соответствующих ведомствах, но сомневаться в том, что нам рабфак разрешат, ни у нас, ни у этих ведомств основания не было. Разрешение еще не было получено, но уже коммунары были разбиты по группам, были приглашены дополнительные преподователи, составлены планы и приступлено даже к закупке физического кабинета и других пособий.

У коммунаров навсегда осталось впечатление, что рабфак был открыт советом командиров, и это верно. Только его открыли не в заседании десятого ноября 1930 года, а в очень многих напряжениях коллектива дзержинцев задолго и незадолго до этого. Наш рабфак был естественным продуктом всей нашей работы и всей нашей жизни#6. Когда мы этот рабфак открывали, мы не чувствовали никакого напряжения, и это дело было для нас естественным жестом проснувшегося сильного человека. рабфак был открыт одним броском, в котором совершенно органически соединялись и наша воля, и наш разум, и наши стремления. В биологии тоже есть теория мутаций#7, утверждающая, что в процессе эволюционного развития незаметно и постепенно накопляется тенденция к изменению, которое вдруг реализуется в одном взрывном, революционном явлении, приводящем к новым формам жизни. так было у нас с рабфаком.

При его открытии мы испытвали только материальные затруднения. Мы должны были все наши нужды покрывать заработком производства, а оно само еще не стояло на ногах как следует. Тогда, в сентябре, мы были еще настолько бедны, что принуждены были обратиться за помощью в ЦКПД#8 - нам дали две тысячи рублей для пополнения физического кабинета.

Мы даже не устроили вечера в честь открытия рабфака - так все это вышло естественно, мы были только очарованы, может быть, были очарованы своей собственной силой.

Очень скоро, уже через месяц, мы перешли от очарования к новым боям и к новым трудностям, сейчас, через год, мы ведем последний штурм казавшихся несокрушаемыми цитаделей, но если бы не было рабфака, мы не были бы способны на это.

Тогда, в сентябре, затрудняло только одно: рабфак - это дорогая вещь, за него нужно платить деньгами, следовательно, нашими нервами, мускулами нашей работой.

3. ИСТОРИЯ ПРОИЗВОДСТВЕННОГО ФОНА

Когда-то, в первой молодости, я написал рассказ и послал его Максиму Горькому. Получил от Горького письмо, в котором между прочим было написано:

"...рассказ написан слабо: не написан фон..."

Тогда письмо Горького отбило у меня охоту заниматься художественной выдумкой. Но и теперь, когда мне выпало на долю описывать художественную правду, я всегда со страхом вспоминаю:

- Стой... А фон? Написан ли фон?#9

Действительно, жизнь ста пятидесяти коммунаров-дзержинцев осенью 1930 года рисовалась на определенном фоне, мы все этот фон замечали. Только этот фон не торчал отдельно на заднем плане картины, а выпирал вперед, расплывался по лицам переднего плана и вдруг начинал играть на первых ролях, оттесняя в сторону специально назначенных для этих целей персонажей.

Привез этот фон из Киева тот же Соломон Борисович.

Очень жаль, что Ильф и Петров истратили по пустякам прекрасный термин: "великий комбинатор"#10. Их герой имел гораздо меньше права на это звание, чем Соломон Борисович, и занимался он какими-то стульями, между тем как Соломон Борисович - прежде всего производственник.

Соломон Борисович в нашей поэме играет не последнюю роль. По всем правилам нужно рассказать о нем подробно, не мешало бы даже остановиться на его предках. Но предков у Соломона Борисовича не было. Не было у него и прошлого. Соломон Борисович родился после 1917 года. Некоторые товарищи, правда, утверждали, что Соломон Борисович имел раньше в Киеве маленький заводик, жил хорошо, была у него квартирка...

По поводу таких предположений Соломон Борисович всегда говорит: