Марш экклезиастов

Но однажды Толик принёс два колеса. То есть, наверное, никто никогда не помышлял использовать эти предметы в качестве колёс, но — они были достаточно большие, с полметра в диаметре, круглые и с отверстиями посередине. Толщиной примерно в два пальца, мутновато-прозрачные, но с множеством разноцветных или металлически поблёскивающих точечных вкраплений, они вызывали в памяти смутные ассоциации с детскими игрушками… что-то такое для бассейна, для пляжа…

Увидев их, наконец-то поднялся на ноги Шаддам. Да, никто никогда не видел Шаддама таким. У него был порван и помят костюм. Тяжело волоча ноги, он подошёл к Толику и жестом попросил одно из колёс. Держа на одной ладони прозрачную пластину, он другой рукой долго по ней водил, как будто стирая пыль. Потом отдал её Толику, повернулся и так же нога за ногу вернулся на своё место, не сказав ни слова. Но не лёг, отвернувшись от всего на свете, а всё-таки сел. Да, сгорбившись, да, спрятав лицо в ладони…

Костя и Николай Степанович, не сговариваясь, подошли к нему с разных сторон и сели рядом.

Шаддам убрал руки с лица и откинулся назад, не открывая глаз.

— Тяжело… — сказал он. — Тяжело, когда… Такой вот осколок прежнего мира — в пыли под ногами…

— Ты что-то вспомнил? — спросил Костя.

Шаддам кивнул:

— Слишком многое… Ещё тогда, на мосту. Но мне трудно объяснить, это касается той, прежней жизни. Представьте: просто развалины дома — и развалины дома, где жила ваша любимая… Я многое вспомнил, но это всё бесполезно для нас, а просто умножает горе.

Николай Степанович легонько похлопал Шаддама по руке. Некоторое время все молчали.

— Да, — сказал наконец Шаддам. — Наверное, я всё больше становлюсь человеком… вдруг ощущаешь, какая у тебя тонкая шкура. Тонкая, непрочная…

Подошла Нойда, подошла Аннушка, сели. Последними подошли Армен и Толик.

— Эти диски — детали системы, с помощью которой во всяческие изделия можно было вдохнуть жизнь, смысл и иллюзию. В медные деревья, в дома, в мостовые… Всё сразу становилось другим. Этого больше нет — и не будет никогда…

Он посмотрел на Толика.

— Они крепкие. Выдержат любую нагрузку. Твёрдые очень — будет трясти…

Толик только пожал плечами.

— Я боюсь, — продолжал Шаддам. — Мне очень страшно. То, от чего мы сумели убежать и спрятаться, было… сторожевым псом, не более. То, что спит впереди… мы его чувствуем. Отсюда тоска. Оно тоже чувствует нас…

— И что же делать? — спросила Аннушка.

— Всё равно — только идти. Но дальше будет ещё хуже…

— А — кто это? Или что это?

Шаддам задумался.

— Я не уверен, что смогу объяснить правильно, — сказал он наконец. — В языках людей просто нет тех понятий… Если я буду… неточен… неточен, груб, примитивен — извините меня. Многое придётся описывать, а не называть…

Бог ещё не создал глину, и вся земля была камнем. Каменные деревья росли на каменных холмах, каменные цветы распускались в гротах и каменные звери гуляли и охотились в каменных лесах. Гулко и холодно было на Земле. И жил колдовской зверь Сор, наделённый злым умом, и братья его: Шар, Ассарт, Хобб, Дево, Йрт и Фтах. Рождены они были от чёрной жабы, вышедшей в незапамятные времена из жёлтого моря яда и совокупившейся с чёрным каменным великаном, оставленным Богом на берегу этого моря, дабы никто не мог покуситься на жёлтый яд…

Сор имел хвост и был колдовской зверь, и хитрость его, коварство и злоба не знали предела. Шар был как огромная каменная черепаха и был самый сильный среди них всех. Ассарт умел рыть ходы до огненного ада и ледяного ада, и рыл он так быстро, что земля не успевала вскрикнуть. Дево ползал на брюхе, потому что не имел ног, но знал ход звёзд и лун на все времена. Хобб был самый маленький из братьев, зато умел делать так, что находился в тысяче мест сразу. Йрт, одноглазый, однорукий и одноногий, владел настоящим огнём. Фтах же, похожий на огромную голову, мог сделать новый мир, такой же, как прежде, или другой…

Фтах создал новый мир взамен погибшего — и, может быть, не один; Сор и Дево создали эронхаев и мангасов; мангасы с позволения эронхаев создали людей… Но кто был тот Бог, который создал чёрного великана и море жёлтого яда? Мир — это Земля или мир — это Вселенная? Осталось ли что-то от первомира, разбившегося на малые осколки? И было ли что-то ещё раньше? А что такое «раньше»? А если было, то как и где?

Многими вопросами задавались эронхаи, полные восторга и радости познания. Они добрались до многих звёзд, но нигде не нашли равных себе; они проникли в глубины материи и убедились, что там, где кончается самое простое, начинается самое сложное; и то же самое со временем: там, где кончается запредельное прошлое, начинается запредельное будущее, но время при этом не замкнуто, и нельзя, описав петлю, попасть туда, откуда вышел. Время вообще оказалось очень интересной и не до конца понятной субстанцией…

В каком-то смысле наш мир, наше пространство — это просто взгляд на время изнутри времени.

Да-да-да, до своего перерождения Шаддам занимался именно этими исследованиями…