Марш на рассвете

Это уже было чересчур. От куртки меня спасли подошедшие летчики, ведомый Рубена Виталий Муша — маленький, круглолицый, с мягким белорусским акцентом майор — и совсем юный, с черным ежиком волос капитан Грабовецкий из атакуемой пары.

— Что-то у меня не совсем склеилось, — сказал Муша, огорченно пожевав губами и глядя куда-то мимо Рубена. — На вираже потерял скорость.

— Надо было срезать. — Рубен показал руками, имитируя курс и стараясь тоже не глядеть на командира звена, которого, по-видимому, считал не менее опытным. — Бывает. Надо бы точней определить начало маневра.

Грабовецкий, чье худенькое загорелое лицо выражало смесь застенчивости и какого-то внутреннего упрямства, не вытерпел:

— Командир, я ведь тоже подотстал на внешнем круге.

— Не заметил.

— Чего уж там, — махнул рукой Грабовецкий, — выходил с перегрузкой.

— Ну, с небольшой, это в норме. Конечно, надо было учесть заранее. Ну а в общем — ничего. Завтра будет лучше.

Грабовецкий отошел, посасывая сигарету, углубясь в собственные мысли.

Рубен ушел на стоянку, ко мне на траву присел Грабовецкий. Ершистые брови делали его лицо обидчиво-настороженным.

— Огорчены полетом? — спросил я.

— Если честно, да. Он-то меня успокаивает, командир. Что я, не понимаю? Завтра такой день. Перед смотром главное не волноваться.

— Это плохо, что успокаивает?

— Ну что вы! — И он взглянул уже ясно, открыто, чуть помаргивая ресницами. — Я когда в полк пришел, совсем худо было. Попал, как говорится, в полосу невезения. И если б не он, командир…

Наконец-то понял, зачем он ко мне подсел. В эту минуту я по-настоящему позавидовал Рубену. Не каждый мог похвастаться таким уважением, признательностью товарищей.

— Так что же произошло?

— Да ошибки. Опыта, по сути, никакого. В первой посадке стесал фальшкиль о бетонку, потом шлепался на три точки. Одно за другое, знаете, как это бывает. Чем больше нервничал, тем хуже выходило. Ну, все, прощай пилотаж, отчисляют… В глазах темно. И тут он, Рубен, выходит от комполка: «Полетим с тобой на спарке». Не помню, что уж я тогда колбасил с отчаянья. Кажется, огрызался даже. А он все мимо ушей, знай бросает реплички: «Хорошо, совсем хорошо. Выбирай ручку, круче. Ну, ты, оказывается, молодец». При посадке главное видеть землю, точно рассчитать. И, знаете, начало получаться. И увидел, и рассчитал, сам уж не знаю как. А сам слезы глотаю…

— Боря! — донесся голос Восканяна. — Кончай отдыхать.

Грабовецкий подскочил, точно на пружине, и, махнув мне, помчался к самолету.

И снова один за другим взлетали «миги», выписывая в темнеющем небе немыслимые вензеля. И снова мужчина в плаще хронометрировал петли и бочки; «дрались» одиночки и пары, взмывая под небеса. Группы менялись. И ко мне подсаживался то один, то другой летчик. Завязывалась беседа, к вечеру я перезнакомился почти со всеми ребятами из эскадрильи Восканяна.

Вечером автобус отвез всех в летный домик, на ужин, после которого должны были начаться ночные полеты с перехватом «противника».

Командир полка Хиль затащил меня в маленькую столовую, где уже сновала официантка, с какой-то особенной заботой, совсем по-матерински выпытывая у ребят: «Ну как, вкусно? А картошка не пережарена, может, помидорчика дать?»

Мы ужинали за одним столом — Хиль, Рубен и Женя Аведиков. Здесь на земле они снова были просто товарищами, весело переговаривались, обсуждая полет.

— Малость растянул интервал, — сказал Хиль Рубену, — резче атакуй.

— Знаю, — сказал Рубен. — Мне с КП скомандовали: отстань, еще отстань. Им виднее.

— Что-то парный бой не очень смотрится, — заметил Аведиков. — Может, вам рассыпаться на одиночные, придумать новую задачу?

Рубен, казалось весь поглощенный едой, уловил суть и, немного погодя, когда разговор зашел о ночных перехватах, сказал Хилю:

— Может, в самом деле, что-нибудь устроить поинтереснее с парным боем?

— Надо подумать, — ответил Хиль. — После смотра. Кстати, проведем тщательный разбор. Ну, все, пошли.

…Я присутствовал на этом разборе после смотра и видел, как Восканян, не щадя ни себя, ни товарищей, озабоченный единственно тем, чтобы добиться совершенства, вел откровенный разговор о самых, казалось бы, незаметных для постороннего глаза промахах и как те, кому он, а затем и командир полка делал замечания, принимали их, а если чувствовали свою правоту, не стесняясь требовали ясных доказательств.

— Одиночный бой показан хорошо. Только учтите, но так резко бросать самолет на перевороте. Плавней, больше разгон. У Восканяна, как всегда, блестящая посадка. Кстати, Рубен, обратите внимание на товарищей, которые приходят из отпуска. Перерыв. Восстановление навыков. Это очень важно…

Минута молчания. Слышно было, как в окошко позванивала муха. Все, затаив дыхание, ждали, что же наконец скажет командир о результатах смотра. Люди сделали все, что могли, выложились без остатка, а все-таки… Со стороны видней.

Губы командира полка, смотревшего в карту, тронула улыбка, и в классе будто стало светлей.