Марш Радецкого

Его провели в военное отделение сумасшедшего дома. Был пасмурный осенний день; вокруг все было мокро от дождя, уже несколько недель моросившего над всем миром. Господин фон Тротта ждал в ослепительно белом коридоре и смотрел сквозь зарешеченные окна на более тонкую и более густую решетку дождя, думая о железнодорожной насыпи, на которой умер его сын. Теперь он совсем вымок, думал окружной начальник, словно сын пал только вчера или сегодня. Время шло медленно. Он видел проходящих по коридору людей с безумными лицами и страшными увечьями, но для окружного начальника в безумии не было ничего страшного, хотя он и впервые видел сумасшедший дом. Жаль, думал господин фон Тротта. Если б Карл Йозеф не был убит, а сошел бы с ума, я возвратил бы ему разум. А если б я не мог этого сделать, я бы все-таки каждый день приходил к нему! Может быть, у него была бы так же страшно изувечена рука, как у этого вот лейтенанта, которого сейчас провели по коридору. Но это все же была бы его рука, а гладить можно и искалеченную руку. Можно смотреть и в безумные глаза! Главное, чтоб это были глаза сына! Счастливы отцы, сыновья которых безумны!

Наконец появилась фрау фон Тауссиг, такая же сестра милосердия, как и все другие. Он видел только ее убор. Какое ему дело до лица этой женщины! Но ока долгим взглядом посмотрела на него и затем сказала:

– Я знала вашего сына!

Окружной начальник только теперь взглянул на ее лицо. Это было лицо пожилой женщины, все еще красивой. Да, косынка сестры милосердия молодила ее, как и всякую женщину. Это светская женщина, подумал господин фон Тротта.

– Как давно, – спросил он, – знали вы моего сына?

– Это было перед войной, – отвечала фрау фон Тауссиг. Затем она взяла под руку окружного начальника, повела его вдоль коридора, как привыкла водить больных, и тихонько сказала: – Мы любили друг друга, Карл Йозеф и я!

Окружной начальник спросил:

– Простите, не из-за вас ли вышла тогда эта нелепая история?

– Отчасти и из-за меня! – сказала фрау фон Тауссиг.

– Так, так, – пробормотал господин фон Тротта, – отчасти и из-за вас! – Потом он тихонько сжал руку сестры милосердия и закончил: – Я хотел бы, чтоб у Карла Йозефа могли еще быть "истории" из-за вас.

– Теперь идемте в палату! – сказала фрау фон Тауссиг. Ибо почувствовала, как слезы подкатились к ее горлу, а она считала, что ей не следует плакать.

Хойницкий помещался в комнате, откуда вынесены были все предметы, так как временами на него находило буйство. Кресло, на котором он сидел, всеми четырьмя ножками было ввинчено в пол. Когда вошел окружной начальник, Хойницкий поднялся навстречу гостю и сказал, обращаясь к фрау фон Тауссиг:

– Оставь нас, Валли! Нам нужно переговорить о серьезных вещах.

Они остались одни. Хойницкий подошел к двери, спиной прикрыл проделанное в ней окошечко и провозгласил:

– Приветствую вас в моем доме!

Его голый череп по каким-то непонятным причинам казался господину фон Тротта еще голее. Из больших выпуклых голубых глаз больного исходил какой-то ледяной ветер, мороз, веявший над желтым, изможденным и в то же время одутловатым лицом и над пустыней черепа. Время от времени правый угол его рта подергивался. Казалось, что он собирается улыбнуться этим углом. Способность улыбаться, навеки утраченная его губами, засела в этом правом углу.

– Садитесь, – сказал Хойницкий. – Я попросил вас приехать, чтобы сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Не говорите об этом никому! Кроме вас и меня, ни один человек сегодня еще не знает об этом. Старик при смерти!

– Откуда вам это известно? – спросил господин фон Тротта.

Хойницкий, все еще стоя у двери, поднял указательный палец к потолку, затем приложил его к губам и проговорил:

– Свыше!

Он обернулся, открыл дверь, крикнул:

– Сестра Валли! – и объявил немедленно появившейся фрау Тауссиг: – Аудиенция закончена!

Он поклонился, и господин фон Тротта вышел из палаты.
Он шел по длинным коридорам в сопровождении фрау Тауссиг, которая уже у самой лестницы шепнула ему:

– Может быть, это помогло!

Господин фон Тротта откланялся и поехал к советнику министерства путей сообщения Странскому. Он сам не знал, почему вдруг решил нанести визит этому Странскому, женатому на урожденной Коппельман. Странские оказались дома. Они не тотчас признали окружного начальника и затем приняли его несколько смущенно, грустно и в то же время холодно, как ему показалось. Его угощали кофе и коньяком.

– Карл Йозеф, – сказала фрау Странская, урожденная Коппельман, – как только сделался лейтенантом, сейчас же пришел к нам! Славный он был мальчик!

Окружной начальник поглаживал свои бакенбарды и молчал. Затем появился сын четы Странских. Он так сильно хромал, что неприятно было смотреть! Карл Йозеф не хромал! – подумал окружной начальник.

– Говорят, что император при смерти! – внезапно проговорил советник Странский.