Марш Смерти Русского охранного корпуса

Долгожданная официальная передача формирования в Вермахт состоялась 1 декабря 1942 г., что в числе прочего означало, что его солдаты и офицеры должны были быть приведены к новой присяге. Полученный в тот же день приказ Бадера гласил: «Фюрер, в вознаграждение за работу Русского Охранного Корпуса в Сербии, по предложению Рейхсмаршала, изъявил свое согласие на то, чтобы чинам корпуса, в подходящий, по мнению Правительства Рейха, момент была предоставлена возможность возвращения на Родину, причем они будут пользоваться преимуществами при распределении земли в границах нового аграрного закона»[356].

Процесс реорганизации структуры РОК пошел гораздо быстрее: кроме штабов бригады и 4-го отряда, были расформированы Запасной подотряд, различные мелкие части отрядов. Роты разных полков перетасовывались, в связи с увеличением их штатной численности и некомплектом личного состава сводились вместе. Темп переформирования подхлестывался тем, что намеченный на начало 1943 г. вывод с территории Сербии двух немецких дивизий (717-й пехотной и «Принц Ойген») должен был, как ожидалось, вызвать рост активности повстанцев. Одной из мер ее парирования Бадер видел как раз развертывание РОК [357].

Из-за ликвидации большого числа структур и подразделений произошло и сокращение количества офицерских должностей, многие из офицеров были понижены в званиях. Так, например, сохранивший свой пост начальника штаба корпуса Борис Гонтарев и переведенный на должность корпусного интенданта Иван Кириенко[358] стали майорами. Порядка 150 офицеров были переведены в унтер-офицерский состав[359].

Как уже говорилось выше, подразделения корпуса, по мере введения в строй, приводились к новой присяге. Первым из них стала 7-я рота 2-го полка (сформированная из бывших 1-й и 2-й сотен 1-го отряда). Церемония прошла 29 января 1943 г. во дворе казарм Баницы, в присутствии Бадера, Штейфона, Лихтенек-керра и других представителей командования. Слова присяги военнослужащие в данном случае повторяли вслед за иеромонахом отцом Никоном: «Клянусь свято перед Богом, что я в борьбе против большевиков – врагов моего отечества и сражающихся на стороне большевиков неприятелей Германской армии, буду оказывать Верховному Вождю Германской армии, Адольфу Гитлеру, всюду, где бы это ни было, безусловное послушание и буду готов, как храбрый воин во всякое время пожертвовать мою жизнь за эту присягу»[360].

В газетном репортаже о данной церемонии говорилось, что личный состав роты был одет в форму Вермахта стандартного цвета «фельдграу» [361]. По имеющимся свидетельствам, переобмундирование началось в более ранний период: например, Бабович еще 30 ноября записал, что многие русские в Шабаце были одеты в немецкую униформу. В то же время даже 27 августа 1943 г. оперативный отдел штаба командующего в Сербии констатировал, что часть военнослужащих РОК все еще носила старую темно-коричневую униформу[362], что свидетельствует о плохом снабжении.

Право получения германских наград (даже знаков отличия для восточных народов) в тот момент на солдат и офицеров корпуса распространено не было. Исключением, насколько можно понять, был лишь знак «За ранение». Так, на основе имеющегося фотоматериала можно говорить, что черные знаки имели гауптман Александр Эйхгольц и обер-лейтенант Алексей Дуброва, получившие за время войны по одному ранению, оба, как мы помним, в первые месяцы службы. Знаки были вручены, вероятнее всего, в период службы в РГЗО.

Вместе с тем, германское командование регламентировало ношение на немецкой униформе иностранных наград. Первоначально разрешен был лишь российский орден Св. Георгия и Георгиевский крест, а чуть позже, в начале весны 1943 г., к ним прибавился знак 1-го Кубанского «Ледяного» похода[363]. Но на практике бывали и «неуставные» исключения. Например, унтер-офицер конного взвода 2-го полка Борис Вакар вспоминал, что носил на кителе знаки Елисаветградского кавалерийского училища и 1-го гусарского Сумского полка, а также колодку с лентами российских наград[364].

На основе имеющихся фотоматериалов можно говорить, что эпизоды ношения неразрешенных российских наград действительно встречались, но крайне редко[365].