— Я не могу вспомнить слова, — пожаловался Кремень. — В ней говорится о том, как луна
— Но ведь луна — женщина. Разве большие люди считают иначе? — спросил Чет, и в голове у него промелькнула мысль, что его слова звучат курьезно: мальчик был одного с ним роста, даже чуть ниже. Но он не произнес этого вслух, а только сказал: — Ведь Мезия — богиня-луна.
— Ничего подобного! — возразил Кремень и расхохотался от всей души, как только дети умеют смеяться над глупостью взрослых. — Он — брат солнца. Это все знают.
Мальчик побежал вприпрыжку по оживленной улице, заполненной людьми и разными интересными вещами. Чету пришлось поспешить, чтобы снова не отстать. Фандерлинг чувствовал: сейчас случилось нечто важное; но даже во имя собственной жизни он не мог понять, что это значит.
6. Кровные узы
ТАЙНОЕ МЕСТО
Стены из соломы, стены из волос.
В каждой комнате по три вздоха.
Каждый вздох — час.
Она не переселилась в древний город Кул-на-Квар, хотя имела право на эту честь и по рождению, и по своим деяниям. Она предпочла жить на высоком уступе в горах Рехег-с'Лей, что приблизительно означает «вольный ветер». Ее дом был огромным. Он занимал почти весь выступ скалы, но на первый взгляд казался простоватым (как, впрочем, и сама хозяйка). Только при определенном положении солнца и с определенной точки можно было различить блеск хрусталя и лазурита на темных каменных стенах. Дом напоминал Кул-на-Квар лишь в одном: он глубоко врезался в гору, многие его помещения не знали дневного света, а под ними, словно корни старого-старого дерева, в разные стороны расходились туннели. Окна, находившиеся у поверхности земли, всегда прикрывались ставнями; по крайней мере, так казалось. Здешние слуги были молчаливы, а гости приходили редко.
Многие молодые люди из племени кваров знали о склонности хозяйки дома к уединению, но никогда не видели ее. Они прозвали хозяйку «леди Дикобраз». Тех, кто был с ней знаком, пробирала дрожь от меткости прозвища: им доводилось наблюдать, как в моменты ярости вокруг нее распространялось облако колючей тени — завеса из призрачных шипов.
Настоящее имя хозяйки известно немногим — может, двоим или троим из живущих на земле. Ее звали Ясаммез.
Дом, в котором она жила, назывался Шехен, что значит «плакучий». Слово это в языке с'а-квар употреблялось и в других смыслах: и как предчувствие неожиданного конца, и как запах растения, называемого в солнечных землях миртом… Но главным все же оставалось значение «плакучий».
За свою долгую жизнь Ясаммез смеялась лишь дважды. Сначала — в детстве, когда впервые увидела поле боя, почуяла запах крови и дым пожара. Потом — когда ее изгоняли из Кул-на-Квара за преступления и дерзкие поступки, давным-давно позабытые нынешними жителями земли.
— Вы не сможете спрятать меня или спрятаться от меня, — сказала она тогда своим обвинителям, — потому что вам меня не найти. Я затерялась, едва появившись на свет.
Все считали, что Ясаммез создана для войны и смерти, словно меч, красота которого в полной мере видна только тогда, когда он сеет гибель на своем пути.
Еще говорили, что в третий раз она рассмеется в тот миг, когда погибнет последний смертный или когда сама она испустит последний вздох.
Никто не в силах описать ее смех — говорят лишь, что он ужасен.
Ясаммез стояла в саду среди невысоких темных растений и серых камней, громоздившихся друг на друга, словно в приступе страха, и оглядывала свои владения. Свирепый ветер закручивал плащ вокруг ее тела, трепал и выдергивал из-под костяных заколок ее волосы, но не мог разогнать туман в горных ущельях, похожих на следы огромных когтей. Ветер завывал громко и заглушал мелодию, что напевала леди Ясаммез. Даже если бы молчаливые бледные слуги оказались у нее за спиной, они бы ничего не расслышали. Им и в голову не приходило, что хозяйка вообще может петь. Впрочем, если бы они услышали что-то, все равно не узнали бы песню — она была древнее горы, на вершине которой стояла сейчас Ясаммез.
Когда раздался голос, она замолчала, но не обернулась: ведь этот голос пришел не из застывшего сада и не из дома на вершине, он слышен ей одной. Скрытная, вечно раздраженная и совершенно одинокая Ясаммез знала этот голос лучше своего собственного. Никто, кроме него, не называл ее настоящим именем.
Сейчас голос вновь произнес это имя.
«Сердце мое, я слышу тебя», — отозвалась леди Дикобраз, не произнеся вслух ни слова.
«Я должен знать».
«Все уже началось», — ответила хозяйка дома на горе.
Беспокойство, звучавшее в мыслях возлюбленного и повелителя, единственной звезды на темном холодном небе ее души, расстроило Ясаммез. Однако пришло время, когда воле нужно быть крепче камня, а сердце должно обрасти шипами.
«Все пришло в движение. Как ты хотел. Как ты приказал», — продолжала она.