Марш Теней

Голос Бриони был не таким уверенным, как ей того хотелось. Авин Броун и остальные пристально наблюдали за разговором — как казалось принцессе, с недоверием. Они полагают, что раз гость привлекателен и красиво говорит, то девушка станет беспечной и доверчивой! От негодования у Бриони загорелись щеки.

— Давайте говорить откровенно, госпожа, — продолжал Давет. — Пришли страшные времена, и честность необходима нам всем. Мой господин Лудис Дракава держит вашего отца в плену, как бы мы это ни называли. Мы ожидаем либо огромного выкупа золотом, либо нечто куда более ценное: частью выкупа должны стать вы, прекрасная принцесса. — Его улыбка снова стала слегка насмешливой. Он смеется над ней? Или над самим собой? — С точки зрения Иеросоля, смерть вашего старшего брата усложняет положение и задерживает выплату выкупа. Король у нас, мы не причинили ему вреда. Для чего нам в таком случае убивать принца? Вы задаете мне вопросы по единственной причине: я чужой в этом замке… и не могу считаться вашим другом. О последнем обстоятельстве я очень сожалею. Совершенно искренне.

Бриони не позволяла себе расслабиться. Посол был слишком вкрадчивым, слишком проворным — наверное, она должна чувствовать себя перед ним, как мышь перед удавом. Но эту мышь не так легко смутить.

— Да, пожалуй, я спрашиваю именно потому, что вы чужак и не друг. А еще потому, что брата убили, по всей видимости, туанским оружием. Таким, какой висит у вас на поясе.

Давет посмотрел на свой кинжал.

— Я бы показал его вам, принцесса, и вы бы убедились, что на нем нет следов крови. Но ваш капитан гвардейцев накрепко привязал его к ножнам, прежде чем привести меня сюда.

Бриони перевела взгляд на Ферраса Вансена, который сначала избегал ее взгляда, а потом стал смотреть на принцессу, не отрывая глаз. Он встретился с ней глазами, покраснел и уставился в пол.

«Он что, сумасшедший?» — недоуменно подумала Бриони.

— Он предпочел бы забрать его совсем, — продолжил Давет, — но наши мужчины, достигшие совершеннолетия, никогда не расстаются с оружием. Разве только в постели.

Бриони покраснела — единственная из всех присутствующих.

— Вы очень много говорите, лорд Давет, но очень мало по существу, — сказала она. — Нож можно вымыть. А отмыть или изменить репутацию не так просто.

— Мы снова скрестили клинки, ваше высочество? — Глаза посла широко раскрылись. — Проверим боевые качества друг друга? Нет, пожалуй, я не приму ваш вызов. Я чувствую: вы из тех воинов, что не обмениваются ударами, а сразу бьют в самое сердце. Что вам известно обо мне, принцесса?

— Больше, чем мне хотелось бы. Шасо рассказал нам о случившемся с его дочерью.

И на этот раз, к удивлению Бриони, на лице посла отразились вовсе не стыд или раздражение от того, что его поймали, а неподдельный гнев. Как у бога Перина, когда тот проснулся на горе Ксандос и обнаружил, что у него похитили молот.

— Значит, он рассказал…

— Да. Ваша жестокость заставила ее уйти в храм, и там она умерла.

Теперь гнев Давета вылился в нечто еще более странное: в его глазах вспыхнуло пламя, напомнившее принцессе тот огонь, что озарял твердые, как камень, черты лица Шасо. Впрочем, это не удивительно — они же родственники.

— Да, она умерла. И он сказал, что я довел ее до смерти?

— Это правда?

На мгновение посол прикрыл глаза, и Бриони увидела, какие густые у него ресницы. Когда Давет поднял веки, взгляд его был прикован к Бриони.

— Правда бывает двойная, моя госпожа. Одна правда — я разрушил жизнь девушки из благородной семьи. А вторая состоит в том, что я любил бедняжку, а ее репутацию очернили безмозглые женщины, распространявшие во дворце сплетни. Ущерб от них был неизмеримо больше. Когда родной отец выгнал девушку из дома, я приютил ее. Мы стали близки, но она не смогла пережить, что родители отвергли ее и навсегда вычеркнули из своей жизни. Она надеялась — и это, на мой взгляд, было глупо, — что однажды они позовут ее обратно. Именно поэтому она и решила уйти в храм. Она там умерла? Да. От разбитого сердца? Да, возможно. Но кто разбил ее сердце?

Он тряхнул головой и впервые посмотрел вокруг — на аристократов Южного Предела, собравшихся в Тронном зале. Едва он отвернулся, Бриони почувствовала, что невольно подалась вперед.

— Кто разбил ее сердце? — еще раз спросил посол негромко, но страстно. Он обращался ко всем присутствующим. — Даже мудрейшие не дадут однозначного ответа на мой вопрос.

Бриони откинулась на спинку кресла. Она уже не была так уверена в своей правоте. Вельможи, особенно члены совета, смотрели на нее с подозрением. На сей раз она не винила их. Ведь на какое-то время ей показалось (должно быть, придворные это заметили), что в зале не осталось никого, кроме нее и темнокожего посла.

— Значит, вы обвиняете Шасо в смерти его собственной дочери? — спросила Бриони.

— Мудрые люди знают, что нет ни правых, ни виноватых, потому что правда изменчива, — пожал плечами Давет. — В таком веке мы живем.