Маршак

По первым своим впечатлениям я никак не ожидал от Евтушенко таких полновесных и зрелых стихов, как, например, „Глубина“.

Я не могу отказаться от желания процитировать их здесь полностью":

Будил захвоенные дали
Рев парохода поутру,
А мы на палубе стояли
И наблюдали Ангару.
Она летела озаренно,
И дно просвечивало в ней
Сквозь толщу волн светло-зеленых
Цветными пятнами камней…
…И я хотел бы стать волною
Реки, зарей пробитой вкось,
С неизмеримой глубиною
И с каждым камешком насквозь!

Воспроизведя полностью стихотворение, Маршак заканчивает статью словами: «В этих прозрачных до дна стихах Евтушенко следует основному направлению русской поэзии, ясной и глубокой, верной пушкинскому началу…»

Без «пушкинского начала», по убеждению Маршака, не может существовать современная поэзия. В той же статье «О молодых поэтах», в первой ее части, он пишет: «В драматических произведениях Пушкина есть два сходных между собой эпизода.

В сцене у фонтана Григорий Отрепьев признается честолюбивой Марине Мнишек, что он не царевич, хоть это признание для него и невыгодно и опасно. Но он не хочет, чтобы „гордая полячка“ любила в его лице мнимого царевича, а не его самого.

В „Каменном госте“ Дон Жуан (у Пушкина — Дон Гуан. — М. Г.), добившись свидания с Донной Анной, признается ей, что он не дон Диего, чьим именем он себя назвал, а Дон Жуан, убийца командора, ее мужа».

Пройдут годы, и в одной из своих лирических эпиграмм Маршак напишет еще афористичнее:

У Пушкина влюбленный самозванец
Полячке открывает свой обман,
И признается пушкинский испанец.
Что он — не дон Диего, а Жуан.

Один к покойнику свою ревнует панну,
Другой к подложному Диего — донну Анну…
Так и поэту нужно, чтоб не грим,
Не маска лживая, а сам он был любим.

Да, непросто быть поэтом без маски. Вернемся снова к статье «О молодых поэтах»: «…Из всех молодых поэтов, появившихся за последние годы, пожалуй, больше других сказал о себе и при этом с наибольшей открытостью Евгений Евтушенко… Аудитория, состоящая из молодежи, раньше признала Евтушенко, чем мы, люди более зрелого возраста. Что-то демагогическое, бьющее на эффект, какое-то самолюбование, а порой нескромная интимность заставляли нас настораживаться при чтении его стихов, изредка и случайно доходивших до нас. Что-то изнеженное, родственное Игорю Северянину, а то и Вертинскому чувствовалось иной раз в его стихах…» «…Многие из наших молодых поэтов берут случайные размеры — такие, какие бог на душу положит.

Грешит этим — правда, далеко не всегда — и Евгений Евтушенко…»

И еще важная мысль из работы Маршака «О молодых поэтах»: «Писатель должен быть профессионалом, а не любителем, но прежде всего он должен быть человеком и не терять непосредственного — а не только писательского — интереса к жизни и к людям». А еще писатель должен верить в свои силы (кому-кому, а Евтушенко этого не занимать), но «нельзя придавать чрезмерное значение временному успеху и похвалам окружающих людей».

Евтушенко, к счастью, познал и временный, и постоянный успех, бывало и противоположное. Не случайно свою биографическую книгу он назвал «Волчий билет». Одно из самых нашумевших (в хорошем смысле этого слова) стихотворение «Бабий Яр» связывает имена Маршака и Евтушенко. Стихотворение это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Быть может, только повесть «Один день Ивана Денисовича» Солженицына произвела такое же впечатление. Немного в русской поэзии стихотворений, о которых бы столько говорили, столько писали. Среди если не осудивших, то не принявших «Бабий Яр» Евтушенко был сам коммунист № 1 — Никита Сергеевич Хрущев. На встрече руководителей партии и правительства с деятелями искусств и литературы он сказал: «За что критикуется „Бабий Яр“? За то, что его автор не сумел правдиво показать и осудить именно фашистских преступников за совершенные ими массовые убийства в Бабьем Яру. В стихотворении дело изображено так, что жертвами фашистских злодеяний было только еврейское население, в то время как от рук гитлеровских палачей там погибло немало русских, украинцев и советских людей других национальностей… У нас не существует „еврейского вопроса“, а те, кто выдумывают его, поют с чужого голоса». Если так воспринял стихотворение «отец оттепели», то надо ли говорить, какое раздражение, злобу оно вызвало у тех, кто считал, что развитию настоящей русской литературы мешают инородцы. Поэт Алексей Марков (с ним Евтушенко был знаком с юности) выступил с резким памфлетом: