Маршак

В конце 1946 года Маршак получил письмо из Ленинграда от своего давнего знакомого Павла Ивановича Буренина — прообраза героя повести в стихах «Ледяной остров». Последний обратился к нему с просьбой помочь в устройстве на работу в хирургическую клинику: «Стольких людей спас в годы войны, а сейчас никому не нужен». Маршак написал письмо начальнику Военно-медицинской службы Советской армии генерал-полковнику Е. И. Смирнову. И тот принял участие в послевоенной судьбе П. И. Буренина. Маршак же с ответом П. И. Буренину опоздал: «У меня сейчас очень трудные обстоятельства. Болезнь жены выбивает меня из колеи…» После смерти Якова Софья Михайловна тяжело заболела, оказалась прикованной к постели. Софья Михайловна пережила сына всего на пять с небольшим лет — она умерла 24 сентября 1953 года. Вскоре после ее смерти Маршак написал такие стихи:

— Я гордая, я упрямая, —
Ты мне говорила в бреду.
И более верных, жена моя,
Я слов для тебя не найду.
Ты в истину верила твердо.
И я, не сдаваясь судьбе,
Хотел бы упрямо и гордо
Быть верным тебе и себе.

А в конце 1953 года умер брат Маршака — Илья Яковлевич — талантливый писатель, высоко ценимый самим Фадеевым. В письме от 5 ноября 1953 года к Илье Яковлевичу Самуил Маршак сделал приписку: «Люсенька, Фадеев говорил о тебе очень тепло. Вызвался написать тебе. Сказал, что поможет мне выбраться из Барвихи для свидания с тобой. Говорит с большим уважением о твоей работе, о том, что ты делал и делаешь для нашей литературы.

С. М.».

ФАДЕЕВ И МАРШАК

Александр Александрович Фадеев и Самуил Яковлевич Маршак знакомы были еще со времени Первого съезда Союза советских писателей, а может быть, встречались раньше. Но дружить они стали, когда Маршак переехал в Москву. Фадеев не скрывал не только своего уважения, но и симпатии к Маршаку. Очень считался с его мнением. Не со многими Маршак был на «ты». В числе этих немногих — Фадеев. Не имея прямого доступа к Сталину, Маршак не раз обращался с просьбами о помощи к другу-писателю Фадееву, а тот уже к самому вождю. Так было не раз.

Сегодня, когда стало привычным, едва ли не признаком хорошего тона не только рассуждать, но и осуждать прошлое, разговор о Фадееве в книге о Маршаке не только уместен, но и необходим.

Немногие сумели так емко и лаконично сказать о творчестве Маршака, как это сделал Фадеев в своем выступлении в Колонном зале Дома союзов 14 ноября 1947 года, на вечере, посвященном шестидесятилетию Маршака: «Самуил Яковлевич принадлежит к самым крупным писателям нашей Советской страны, к той когорте писателей, которые принесли советской литературе общенародное признание и мировую славу…

Мне кажется, что если рассматривать Самуила Яковлевича в разрезе детской литературы, то он является первым во всей той линии развития советской детской литературы, которая выделяет ее в мире как основательницу совершенно новой, принципиально новой литературы для детей.

Маршак в полной мере является отцом этой литературы, и новаторство его в этой области имеет настолько принципиальное значение, что можно смело, без преувеличений сказать, что творчество Самуила Яковлевича для детей является новым словом в мировом развитии детской литературы…

Поэтому я прежде всего и хочу отметить эту главную сторону в творчестве Маршака: он является новатором мирового масштаба в развитии детской литературы, потому что сказал в ней действительно новое слово детского писателя социалистического общества…

И наконец, Маршак является великолепным переводчиком западноевропейской, в частности английской, поэзии, которая в переводах Маршака, в его художественной интерпретации стала фактом русской поэзии…

Мне кажется, что это соединяется в Маршаке через изумительное и не так часто распространенное качество, существующее в нем (может быть, в наибольшей степени, чем среди других наших поэтов) светлое и прозрачное пушкинское начало, при котором Маршаку решительно все, к чему бы ни притронулась его рука, хочется сделать очень ясным, светлым, прозрачным, гармоничным…

Всем своим творчеством он является коренным отрицанием формалистической линии в поэзии, и не только формалистической линии, а коренным отрицанием всякой литературщины в поэзии…

С. Я. Маршак идет в нашей поэзии именно по этой пушкинской линии. Если искать родство его стихов с какими-нибудь стихами в прошлом, то они прежде всего родственны пушкинскому стиху. И пусть это парадоксальное мое утверждение не будет вами принято в том смысле — а что похожего у него на „Полтаву“ или на „Я помню чудное мгновенье“? Пусть это будет понято в том прямом и в то же время сокровенном смысле, в каком я сказал: творчеству Маршака присуща пушкинская ясность стиха, прозрачность, отсутствие литературщины, принятие стиха только тогда, когда он может с такой же ясностью и прозрачностью дойти до любого читателя».