Маршак

В первых двух строках мне так видится Нева, что последние строки не рассеяли этого впечатления.

Я переводил «Лорелею» в течение многих лет. Не получалось. Мне мешали и уже существующие переводы. «Лорелею» переводили многие русские поэты XIX века, и было у всех них желание, даже страсть, сделать это очень немецкое стихотворение русским, оставив при этом что-то от Гейне… Я сделал более двадцати вариантов перевода — ни один из них не радовал меня… Лет пятнадцать тому назад я отдал переводы в журнал «Новый мир». Тогда первая строфа звучала так:

Не знаю, о чем я тоскую,
Но в сердце такая грусть.
Старинную сказку простую
Весь день я твержу наизусть.

Через день я позвонил в редакцию и попросил переделать первую строфу так:

Не знаю, какая причина
Того, что в душе моей грусть.
Старинную сказку простую
Весь день я твержу наизусть.

В том переводе меня смутила строка «Не знаю, какая причина» — слишком далеко от оригинала. Я снова позвонил в редакцию и попросил внести изменения:

О чем я тоскую — не знаю.
Но полон я грустных дум.
Старинная сказка простая
Весь день мне приходит на ум.

Прошло несколько дней, и я в очередной раз вернулся к «Лорелее»; перевод первой строфы мне показался плохим. Снова звоню редактору, прошу не сердиться, но необходимо чуточку изменить первую строфу:

Не знаю, о чем я тоскую,
Когда и чем огорчен.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких времен.

Спустя время я вновь прочел перевод и испугался. Строка «Когда и чем огорчен» показалась мне чудовищной. Звонить уже боюсь. Передаю новый перевод с посыльным. Редактор позвонил мне, пообещал внести очередное исправление, сказав при этом: «Надеюсь, это последнее изменение, я должен сдать рукопись в набор».

Не знаю, какая причина,
Что сердце полно тоской.
Отрывок из сказки старинной
Тревожит весь день мой покой.

Когда через месяц я прочел уже набранный текст, меня охватил ужас: снова вкрались слова «какая причина», а уж «Отрывок из сказки старинной тревожит весь день мой покой» — совсем не годится… Неужели это мой перевод? Я немедленно «отозвал» свою рукопись и только через несколько месяцев вернул ее снова в редакцию.

— И какой же вариант вы оставили?

— Сделал новый:

Не знаю, о чем тоскую,
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.

Самуил Яковлевич прочел до конца свой перевод «Лорелеи» и вдруг сказал:

— Нет, что-то не так. Я еще вернусь к этому переводу…

Я часто вспоминал рассказ Маршака о переводе «Лорелеи». Однажды захотел прочесть стихи Гейне из книги «Ламентации» в его переводе. Открыв томик, начал с эпиграфа к этому циклу:

Удача — резвая плутовка;
Нигде подолгу не сидит;
Тебя потреплет по головке
И, быстро чмокнув, прочь спешит.

Несчастье — дама много строже:

Тебя к груди, любя прижмет.
Усядется к тебе на ложе
И не спеша вязать начнет.

Перевод показался мне незнакомым, даже чужим. Оказалось, я держу в руках довоенное издание Гейне. Я взял другое — послевоенное. И нашел этот же эпиграф в другом переводе — Маршака:

Уходит счастье без оглядки, —
Не любит ветреница ждать.
Рукой со лба откинет прядки,
Вас поцелует — и бежать!

А тетка Горе из объятий

Вас не отпустит долгий срок.
Присядет ночью у кровати
И вяжет, вяжет свой чулок.

Еще раз задумался я о волшебстве и непостижимой тайне Маршака-переводчика.

Юдифь Яковлевна когда-то сказала мне: «Брат так мечтал перевести „Еврейские мелодии“ Гейне, если не полностью, то хотя бы поэму об Иегуде бен Галеви. Самуил Яковлевич очень любил этого поэта и, кажется мне, читал его стихи в оригинале».

На стихотворении Гейне «Рокочут трубы оркестра» хочу остановиться особо. Примечательно оно не только потому, что в нем — эпизод из биографии Гейне: молодой Генрих был влюблен в свою кузину Амалию, любовь эта была взаимной, но выйти замуж за Генриха девушке не позволили — слишком беден был жених. Стихотворение «Грохочут трубы оркестра», как и «Лорелею», переводили многие русские поэты. Среди них и Афанасий Фет: