Маршак

Самуилу Маршаку приходилось постоянно думать о заработках — его отцу все труднее становилось содержать большую семью. Именно в то время Маршак начал активно сотрудничать со многими петербургскими газетами и журналами, продолжая писать стихи. Еще свежи были воспоминания о жизни в Крыму, но душой его теперь завладел Петербург — Петербург Александра Блока:

Это не дома, а корабли.
Мачты, флаги темных кораблей —
Тучи перетянуты вдали.
Полночь звезд светлей.

Улица открыта и пуста.
Стало белым золото креста.
Над Невой светлеет высота.

Дремлет пристань. В лодку мы сошли.
Тихо и волнисто на мели.
Но пугливо встречен был волной
Плеск весла над гулкой глубиной.

Это был уже не тот город, который он оставил два года назад. Духовный облик столицы заметно изменился. В поэзии появились новые громкие имена: Вячеслав Иванов, Федор Сологуб, Игорь Северянин… Но по-прежнему любимым поэтом Маршака оставался Блок. Судьба сводила их не раз. Маршак бывал у Блока как репортер петербургских газет. «Помню, с каким волнением читал я ему в его скромно обставленном кабинете свои стихи. И дело было тут не только в том, что предо мною находился прославленный, уже владевший умами молодежи поэт. С первой встречи он поразил меня своей необычной — открытой и бесстрашной — правдивостью и какой-то трагической серьезностью. Так обдуманны были его слова, так чужды суеты его движения и жесты. Блока можно было часто встретить в белые ночи одиноко шагающим по прямым улицам Петербурга, и он казался мне тогда как бы воплощением этого бессонного города. Больше всего образ его связан в моей памяти с питерскими Островами. В одном стихотворении я писал»:

Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад — Онегина глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский.

Это из автобиографии Маршака, написанной им в Ялте в 1963 году.

А вот что рассказал он своему другу художнику Николаю Александровичу Соколову много лет спустя после вышеописанной встречи: «Вообще Блок был для меня образцом благородства и чистоты. Помню, в молодости я шел как-то белой ночью по пустынной набережной Невы под руку со случайно встретившейся женщиной… Мы говорили о пустяках. И вдруг вижу: стоит у решетки черный силуэт. Это был он — Блок. Высокий, бледный, с одухотворенным лицом.

Он узнал меня. Мы поклонились друг другу. И мне вдруг стало так стыдно от этого контраста».

Маршак в те годы написал немало лирических стихов, но лишь несколько из них он включил в книгу лирики, изданную в конце жизни. Вот одно из них — «Качели», посвященное Якову Годину:

На закате недвижимо
Закружился светлый сад…
Стой смелей! — вперед летим мы…
Крепче стой! — летим назад.

Как игра весны и бури —
Наша радость и испуг.
От лазури до лазури
Описали полукруг.
Очертили коромысло…
В бледном небе ты повисла
С легким криком и мольбой…

И нырнула станом стройным
Вниз — и ястребом спокойным
Я поднялся над тобой.

27 ноября 1908 года Маршак пишет Блоку:

«Уважаемый Александр Александрович,

не написал Вам до сих пор о своем деле, так как неожиданно должен был уехать из Петербурга.

Дело мое заключалось в следующем. Я рассчитывал устроить какой-нибудь концерт или вечер в пользу моего друга Я. В. Година, которому угрожала солдатчина и которого можно было избавить от нее за 100–150 рублей. У меня не было ни одного знакомого среди артистов и артисток, и я хотел просить Вас помочь мне в деле привлечения участвующих. Но теперь Годин освобожден и, следовательно, концерт больше не нужен.

Затем я предполагал взять у Вас цикл стихов (кажется, „О Прекрасной Даме“), который Вы обещали в наш сборник.

Сборник этот выйдет в феврале, а рукописи надо собрать не позже 8 декабря.

О направлении сборника мы говорили Вам еще весной, но если Вы пожелаете, я могу сообщить и различные подробности».

Нетрудно понять, что с такой просьбой можно обратиться не просто к хорошему знакомому, а к человеку, которому доверяешь, на помощь которого имеешь основания рассчитывать.