Маршак

Заметим, в 1917 году Самуил Яковлевич не написал (или до нас не дошло) ни одного оригинального стихотворения, но выполнил много переводов с английского, в особенности — из Блейка, из Вордсворта, в частности перевел вордсвортского «Агасфера».

Многопенные потоки,
Пробежав скалистый путь,
Ниспадают в дол глубокий,
Чтоб умолкнуть и заснуть.

Стая туч, когда смирится
Гнев грозы и гул громов,
Шлемом сумрачным ложится
На зубчатый ряд холмов.

День и ночь косуля скачет
По скалам среди высот,
Но ее в ненастье прячет
От дождя укромный грот.

Зверь морской, что в океане
Крова мирного лишен,
Спит меж волн, но их качанья
Он не чувствует сквозь сон.

Пусть, как челн, грозой гонимый,
Пляшет ворон в бурной мгле, —
Рад он пристани родимой
На незыблемой скале.

Робкий страус до заката
По пескам стремит свой бег,
Но и он спешит куда-то
В сень родную — на ночлег.

Образ Агасфера — «вечного жида» занимает заметное место в европейской литературе с XIII века. И русских писателей и поэтов эта тема интересовала — вспомним незавершенное, блистательное стихотворение Пушкина «В еврейской хижине лампада». «Агасфер» в переводе Маршака появился в знаменитом сборнике «У рек вавилонских», выпущенном московским издательством Л. Б. Яффе «Сафрут» в 1917 году. Самуил Яковлевич тогда попросил Льва Борисовича, чтобы в любой подборке его стихов для книги «У рек вавилонских» было это:

Как странно, что поток бурливый —
Века, событья, племена —
Не смыл здесь прошлого…
И живы В стране родимой имена

Священных мест. Я был в деревне
Феллахов бедных — Анотот.
Там рос и жил великий, древний
Пророк, оплакавший народ.

И глядя на немые камни
Жилищ, раскинутых окрест,
Я долго думал, как близка мне
Печаль суровых этих мест.

Не плиты предков гробовые
Меня пленяли стариной:
Восстав из праха, Еремия
Стоял в селеньи предо мной.

И «Плач», что в день девятый Аба
Отец мой медленно читал,
У скромной хижины араба
Из уст пророка прозвучал…

Когда у евреев России появился выбор между возвращением на историческую родину и построением новой, быть может, достойной жизни в диаспоре, раздвоенность обрела новую форму. Наверное, поэтому так звучит перевод Маршака последней строфы «Агасфера»:

Без конца моя дорога,
Цель все так же впереди,
И кочевника тревога
День и ночь в моей груди.

НОВАЯ «ШКОЛА ПРОСТОЙ ЖИЗНИ»

Из письма Маршака Льву Борисовичу Яффе от 14 января 1918 года: «…Давно хотел написать Вам, но очень тяжело было на душе. Недавно умерла моя мать, и я — и до того разбитый и утомленный — еще больше обессилел физически и духовно. Был в Екатеринодаре у родных, потом попытался жить и работать в Петрограде, а теперь решил поехать на 2–3 месяца в санаторию в Финляндию, где мой друг доктор обещает поправить меня. Поеду завтра.

Видел я содержание 1-го сборника „Сафрут“. Мне кажется, эти сборники будут иметь большой успех. Что еще собираетесь Вы издавать помимо сборников и антологии? Хотелось бы мне в будущем поработать вместе с Вами в этом издательстве.

Последнее Ваше задание пришлось мне очень по вкусу. „Сфинксы“ — прекрасная вещь. Я тотчас же набросал несколько строф перевода — идет легко. Перевожу я начало анапестом (трехстопным), рифмуя первый стих с третьим, второй с четвертым. Но, милый Лев Борисович, уж очень короткий срок Вы дали мне для перевода стихов. Я получил Ваше письмо 13-го. Вещи нужны к 26-му. Помимо того, что для стихов всегда хорошо иметь побольше времени, чтобы не слишком насиловать себя, когда нет соответствующего настроения, — у меня сейчас имеется много другой работы — журнальной и по книжке Блэка, которую я готовлю к печати. Все же я постараюсь подготовить перевод для Вас в возможно кратчайший срок, если только 26-ое не последний срок. Ко всему еще из Финляндии письмо идет дольше: я пришлю его в Петроград и поручу кому-нибудь послать Вам артелью».