Я очень много работаю: сдал сверку 1-го тома, верстку 2-го, наборную рукопись 3-го, заканчиваю рукопись 4-го тома и забочусь о других материалах.
Мне не удалось передать Вам, Марк, бланк подписки на 8-томное Собрание сочинений отца, по которому нужно будет получать книги в Москве на Кузнецком мосту. Оставить ли бланк у меня или передать его Мэри (моя жена. — М. Г.)? Посылаю Вам „Лирику“. Желаю Вам всего-всего хорошего…»
ШЕКСПИРОМ ЗАВОРОЖЕННЫЕ…
(Маршак и Пастернак)
В судьбах Самуила Маршака и Бориса Пастернака было немало общего. Оба они родились и выросли в интеллигентных семьях. Каждому из них выпало отрочество вундеркиндов. Каждый довольно рано познал на себе прелести «процентной нормы», существовавшей в царской России. О поступлении Маршака в острогожскую гимназию мы уже рассказали. Поступление Бориса Пастернака в московскую Пятую гимназию было не менее драматичным. Евгений Борисович Пастернак — сын поэта — рассказывает в книге «Существованья ткань сквозная»: «Обстоятельства гимназических вступительных экзаменов, точнее, сопровождавшие их впечатления Пастернак воссоздал в конце первой части повести „Детство Люверс“.
Он держал их в Одессе, где семья задержалась, вероятно, потому, что после годичной изнурительно спешной работы, летней поездки в Париж и семейных несчастий Леонид Осипович заболел.
18 августа 1900 года он отправил в Москву прошение:
„Его превосходительству г-ну директору московской 5-й гимназии.
Желая определить сына моего Бориса в 1-й класс вверенной Вам гимназии и представляя при сем удостоверение, выданное г-ном директором одесской 5-й гимназии за № 1076 от 17 августа 1900 г. в том, что сын мой успешно выдержал испытания для поступления в первый класс гимназии, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство сделать распоряжение о зачислении сына моего в число учеников вверенной Вам гимназии.
Преподаватель Л. Пастернак“.
Были приложены необходимые документы, включая свидетельство о привитии оспы.
Предвидя возможные затруднения, Леонид Осипович обратился к помощи директора училища князя Львова, а тот попросил содействия московского городского головы
В. М. Голицына.
„26 августа.
Многоуважаемый Леонид Осипович.
Спешу препроводить Вам в подлиннике ответ директора 5-й гимназии, ответ, к сожалению, неутешительный. Если еще что-либо можно сделать располагайте мною.
Искренне Вам преданный Кн. Владимир Голицын“.
В конверт вложено подробное объяснение.
„25 августа.
Ваше сиятельство, милостивый государь Владимир Михайлович.
К сожалению, ни я, ни педагогический совет не может ничего сделать для г. Пастернака: на 345 учеников у нас уже есть 10 евреев, что составляет 3 %, сверх которых мы не можем принять ни одного еврея, согласно министерскому распоряжению. Я посоветовал бы г-ну Пастернаку подождать еще год и в мае месяце представить к нам своего сына на экзамен во 2 класс. К будущему августу у нас освободится одна вакансия для евреев, и я от имени педагогического совета могу обещать предоставить ее г-ну Пастернаку.
Искренне благодарю ваше сиятельство за содействие открытию у нас канализации; действует же она не очень исправно.
Прошу принять уверение в глубоком почтении и преданности покорнейшего слуги Вашего Сиятельства А. Адольфа“.
Пришлось следовать доброму совету директора. Предметы первого класса мальчик проходил с домашним учителем, который готовил его с расчетом на повышенные требования. Он регулярно занимался, много и с интересом читал. Ему было свойственно стремление к доскональности, к тому, чтобы все основательно понять и усвоить. Однако понять, почему он занимается дома и должен блестяще выдержать предстоящий экзамен, было невозможно. В этом было что-то обидно неестественное и возмутительно требовательное. Это надо было молча терпеть и преодолевать усилием воли».