— Они хотели самоубийственного наступления — они его получили, — зло скривился генерал.
— Согласен, — кивнул Мюллер. — Последние дни в Берлине уровень сумасшествия просто зашкаливает. Мало уже кто верил в слова Геббельса о скорой победе. Вот и дергались те, кому ничего не светило после падения режима. Вы даже не представляете, сколько мне пришлось задержать 'самых умных'. Все камеры чудесными гениями забиты. Ради такого дела я даже часть уголовников-рецидивистов приказал расстрелять, чтобы освободить места.
— Выслуживаетесь? — Усмехнулся Хайнц.
— Не с пустыми же мне руками знакомиться с… хм… товарищем Сталиным, — произнес Мюллер с ехидной усмешкой.
— Да я все понимаю, — тяжело вздохнул Гудериан. — Думаете, я сам всему этому рад?
— Не знаю, — пожал плечами руководитель гестапо. — Но вы ведь повернули свои танки на Берлин. Впрочем, к этому давно все шло.
— Почему?
— Все произошедшее с вами было обычной провокацией. Правда, Кейтель полагал, что вы лично прибежите к Гитлеру вытаскивать сына, который, к слову, был недалеко от места службы и давал показания как свидетель. Это все нужно было для вашей дискредитации в глазах фюрера. Да и вообще — вряд ли бы после этого вышли из Берлина.
— Откуда у вас эти сведения?
— Опросил людей Кейтеля. Что? Расстроились?
— Да нет, если честно. Ожидаемо. Он давно под меня копал. Не понятно только зачем он сейчас решил сводить счеты. Ведь моя жизнь могла отсрочить его гибель.
— Вряд ли. Кейтель планировал вместе с Гитлером и руководством Рейха отступать до Нормандии, после чего покинуть Рейх и продолжить сражаться с русскими в изгнании. Вас же, как и других его оппонентов и политических противников он просто хотел устранить, пользуясь суматохой. Кое-кого даже успел. И поверьте, вход танкового корпуса в Берлин стал для него шоком.
— Это хорошо, — улыбнулся Гудериан. — Как говаривал непобедимый русский полководец Суворов: 'Удивишь — победишь'. Жаль, только, что Гитлера допросить не получилось.
— Мы ничего не потеряли, — усмехнулся Мюллер. — Мои люди смогли взять штурмом архив НСДАП и получили очень интересные материалы, в том числе и по финансированию. Так вот — измена Родине — это самое малое, что заслуживал наш замечательный оратор.
— Я в курсе, — усмехнулся Хайнц. — Некто Тухачевский года полтора назад передал мне и Гальдеру массу очень интересных материалов для ознакомления.
— Вот как? Зачем?
— Сложно сказать, — пожевав губы, ответил Гудериан. — На самом деле все началось еще в Мюнхене во время конференции по вопросам Чехословакии. У меня тогда был долгий и очень интересный разговор с ним. Именно тогда он мне прямо сказал, что Россию и Германию пытаются стравить, чтобы они друг друга обескровили.
— И вы поверили?
— Нет. Слишком это выглядело подозрительно. Но он сообщил мне несколько важных сведений, которые позже полностью подтвердились.
— Об адмирале?
— И это тоже. Но больше всего меня поразила осведомленность Москвы о том, что в Рейхе готовится военный переворот и то, что гросс-адмирал Редер занимается подрывной деятельностью.
— Редер? — Искренне удивился Мюллер.
— Я тоже не поверил. Но Тухачевский был чрезвычайно убедителен в своих доводах. Поэтому я поехал к Деницу и имел с ним долгий разговор. Мне нужна была его консультация по этому вопросу. И, признаться, я оказался в шоке, когда он согласился с этими доводами. Это стало первым звоночком. Вторым — попытка путча.
— А третьим, Канарис?
— Да. Тухачевский оказался очень убедительным. Самое страшное заключается в том, что Рейх продолжал идти по тому сценарию, который маршал озвучил задолго до войны.
— Вы с ним координировали операции Вермахта?
— Отчасти. Мы хотели всячески сократить потери в живой силе. Поэтому разыграли несколько театральных маневров. Да и мне в глазах Гитлера нужно было выделиться на фоне тех, кто только проигрывал. Нельзя было наводить на меня даже тень подозрения.
— А тот бред, что творился в войсках, тоже ваша работа?
— Нет, что вы. — Улыбнулся Гудериан. — Мне такое не под силу. Это во многом заслуги самого Кейтеля и Гитлера. Они неверно оценили ситуацию, и повели себя несообразно обстановке. В итоге решения запаздывали и оказывались совершенно неуместными. Особенно по отношению к военнопленным и гражданскому населению. Ну и русские, конечно, помогли. Очень хитрые бестии.
— Почему вы все это мне раньше не рассказывали?
— Признаться, до сегодняшнего дня я вам не доверял. Со слишком уж темной лошадкой непросто играть.
— Согласен, — кивнул Мюллер. — Это моя визитная карточка. Но все хотят жить. А с этими, — он кивнул на Рейхсканцелярию, — мы вряд ли удостоились бы такой чести. Кстати, когда ждать русскую делегацию?
— Не могу знать. Полагаю, что скоро. Мне телеграфировали с фронта, что русские прекратили наступление. Да и от окруженных частей идут странные сообщения.
— Будем капитулировать? — Грустно усмехнулся шеф гестапо.
— Не знаю, честно. На мой взгляд, русским что-то нужно от нас. В противном случае — давно бы смяли. Очень не похоже на капитуляцию.