— Сначала нужно замирить Европу и Туманный Альбион. А потом ехать в гости к США. И, как вы понимаете, навестить американцев без по-настоящему могущественного флота просто невозможно. А его еще нужно построить. Причем не каждый в своем болоте будет клепать кораблики, а централизовано и сообща. Иначе и кораблей меньше выйдет, и строить их дольше придется, да и по качеству, скорее всего, они уступят. Так что, без единого центра координации не получится.
— И как это будет выглядеть?
— Пока не знаю. Вероятно, некий военно-политический союз с расширенным перечнем полномочий и прав. Но это программа-минимум. До чего они договорятся по факту мне не известно.
— Но вы подозреваете…
— Как и вы.
— Давайте не будем говорить загадками.
— Пожалуй.
— Вы полагаете, что … эм… товарищ Сталин решил запустить процесс взаимной интеграции?
— Я бы на его месте поступил именно так. Посудите сами. В Германии на текущий момент нет сильного лидера. Все государство в раздрае в связи с фактическим поражением в войне и потерей доверия к старой правящей элите. Разве можно снова верить тем, кто вел вас на убой? Налицо сильный экономический и политический кризис.
— Вы полагаете, что я этого не понимаю? Какой ваш прогноз?
— Минимум я уже назвал. Максимум? Хм… сложно сказать. Полагаю, что может получиться что-то вроде Конфедерации. Может даже выборы проведут. Я бы провел, чтобы продемонстрировать, что это не завоевание, а слияние братских государств в одно единое перед лицом общего врага.
— А Япония?
— Япония просто союзник. Но я уверен, что к тому моменту, как мы завершим покорять Европу, ее положение очень серьезно осложнится, и мы сможем сделать ей предложение, от которого нельзя отказаться.
— Именно поэтому Конфедерация?
— Да. Уж слишком много различий в наших государствах. Поэтому, объединять на том же федеративном принципе пока не получится. А формализм в таких делах нам не нужен.
— То есть, по вашему мнению, слияние будет не кратковременным?
— Безусловно. Даже если оно пойдет первоначально по программе-минимум. Дальше все равно, неизбежно, будет собрана конфедерация с мощным федеративным ядром, которое постепенно будет расширяться. Считайте, что это просто этапы объединения.
— Германия войдет в состав России… никогда бы не подумал, что вообще буду об этом говорить.
— Кто вам это сказал? — Улыбнулся Тухачевский. — Германия войдет в состав нового государства, также, как и Россия. Мы породим его своим слиянием.
— Вы полагаете, что народ это поддержит?
— Народ поддержит спокойную мирную жизнь, а каким образом мы с вами ему ее будем обеспечивать, дело наше.
— И все равно…
— Не забывайте о том, что Германская республика находится в состоянии войны, как и Советский Союз с нашими общими врагами. Причем, Союз оказал помощь в тяжелый час. И военного положения никто не отменял. Как и законов военного времени. Полагаю, что лучшего момента для внедрения непопулярных мер нам не найти.
— Вы сказали о том, что я вскоре посещу ряд объектов, на которые так пытались попасть разведчики фюрера. Что вы имели в виду?
— Не хочу попусту вас обнадеживать, но если товарищ Сталин договорится с генералом Гальдером о Конфедерации, то меня ожидает пост военного министра в новом государстве, а вас — моего заместителя.
— Вот как… — хмыкнул Гудериан. — Вы так уверены в успехе переговоров?
— Как вы, наверное, слышали, товарищ Сталин беседует не только и не столько с Гальдером, сколько с наиболее серьезными промышленниками и экономистами Рейха. И предложение, которое они услышали вряд ли оставило их равнодушным. Настолько, что они, как и чехи в свое время, будут готовы продать родную мать ради слияния.
— Кстати, а чешские промышленники тоже участвуют?
— Конечно. Они ведь официально входили в состав Рейха. Как и северофранцузские. Мы не собираемся восстанавливать какую-то там историческую справедливость. Это лишено смысла. Тем более, что север Франции и Чехия сами по себе представляют большую промышленную ценность для Конфедерации. Особенно в плане предстоящей морской программы.
— Уже решили где будет столица Конфедерации?
— Это мне не известно. Вполне возможно, что ее вообще решат строить с нуля, чтобы никому не было обидно. В любом случае, это совершенно не принципиально. Главное то, что мы с вами теперь по-настоящему вместе и сражаемся с единым врагом плечом к плечу.
— И это грустно… — печально ответил Гудериан.
— Почему? — Удивился Тухачевский. — Вы же вроде как не противились никогда союзу с нами.
— Это грустно потому что даже такой силой мы по озвученными вами оптимистичным прогнозам воевать будем не меньше десяти лет. А ведь война для нас уже длится не первый год. И несмотря на это люди уже устали. Очень устали. Вы представляете, как будет им тяжело?
— Мы можем пойти по альтернативному пути и прекратить свою борьбу, дожидаясь, пока нас одного за другим не перебьют поодиночке. Или …
— Так я согласен, — пожал плечами Гудериан. — Не нужно меня уговаривать.
— Тогда зачем говорите такие странные вещи?