Маршал Рокоссовский

Полк наш входил в 6-й кавалерийский казачий корпус имени товарища Сталина. Командовал им комдив Горячев Елисей Иванович. Старый конник, в гражданскую войну служил в Первой Конной. В 37-м году, когда судили Тухачевского, входил в состав судейской коллегии. А на следующий год его и Каширина и всех, кто судил Тухачевского, не стало. Всех, кроме Буденного.

Созданные казачьи формирования отважно воевали в Великой Отечественной войне. Смелыми рейдами они проникали далеко в глубь фашистского расположения, нарушали там управление, снабжение, препятствовали подходу резервов и маневру силами и средствами.

Вспоминаю победный 1945 год на венгерской равнине, у озера Балатон и трижды проклятого солдатами красивого города с трудным названием Секешфе-хервар. Там довелось нашей стрелковой дивизии сражаться вместе с Донским гвардейским казачьим корпусом генерала С. И. Горшкова. Против нас действовали немецкие эсэсовские танковые дивизии. После разгрома в Арденнах англо-американских войск немецкое командование скрытно перебросило 6-ю немецкую танковую армию в Венгрию. И она внезапно нанесла сильнейший контрудар.

Почти две недели гремели, не умолкая, тысячи орудий, словно живая, судорожно билась от взрывов земля; отброшенные к Дунаю, на последнем дыхании бились пехотинцы и артиллеристы, танкисты и саперы с превосходящими силами врага. Там же, на главном направлении вражеского наступления, держали оборону казаки 5-го Донского корпуса.

Смотрю на лежащую предо мной ветхую газету с сообщением о казачьем параде. Как давно это было! Сколько отшумело веков с тех пор, как они появились на Руси. Сколько славных дел совершили верные сыны Дона и Кубани, Терека и Урала, Оренбуржья и Сибири! Сколько полегло их на широких просторах, защищая от врагов родную землю! Но казаки и ныне верны своему долгу, готовы до последних дней своих нести нелегкую службу во имя родины, во имя великой России.

КАК СПАСАЛИ МАРШАЛА

Оговорюсь сразу: Борис Михайлович Шапошников — начальник Генерального штаба Красной Армии, о котором пойдет речь, в 1938 году имел звание командарма первого ранга. Маршалом он стал немного позже, через два года, но эта авторская вольность, вынесенная в название нашего рассказа, никак не влияет на суть произошедшего. Обо всем том мне рассказал сподвижник Шапошникова генерал Хренов.

Впервые с Аркадием Федоровичем я встретился в Лодейном Поле — небольшом городке на Свири, где еще в петровские времена на верфях ладили корветы да фрегаты для российского флота. Отсюда и пошло Лодейное. Тогда в городе происходили юбилейные торжества по случаю форсирования реки и наступления советских войск, и нас, как участников, пригласили. В 1944 году генерал Хренов возглавлял там инженерную службу Карельского фронта, а, мне, лейтенанту, командиру роты, пришлось форсировать простреливаемую вдоль и поперек полноводную Свирь.

После этого мы еще встречались, и каждый раз узнавал от генерала много нового, интересного и по тем временам запретного. За свою долгую службу он побывал на различных высоких постах, встречался с большими людьми и к тому же был умелым рассказчиком. Он участвовал в финской войне и там стал генералом, Героем Советского Союза. Потом были Одесса, Севастополь, Керчь, Волховские рубежи, Ленинград, Карелия, Дальний Восток. Ныне у него высокий чин: генерал-полковник.

Я вспоминаю последнюю с ним встречу. Приехав в столицу, я позвонил ему. Услышал знакомый баритон.

— Так вы в Москве? Тогда приезжайте, завтра же, непременно! А я недавно выбрался из госпиталя, лежал с переломом руки.

В назначенное время я сошел на указанной остановке проспекта. Напротив дом-гигант. Проходя мимо, обратил внимание на мемориальную доску с указанием, что здесь жил маршал авиации С. А. Худяков. «Тот самый, что в 1945 году бесследно канул в неизвестность», — отметил я про себя. Рядом с домом широкий бульвар, деревья в золотистом багрянце. Неподалеку от аккуратной церкви доносился переливчатый звон.

В дверях вырос сам Аркадий Федорович. Небольшого роста, сильно сдавший, но с угадываемой армейской выправкой в свои восемьдесят шесть лет. Поседел и поредел на голове ежик.

Вначале разговор зашел о его книге, которую он незадолго до того прислал мне. Посетовал на издательство, что сильно урезали, и многое не вошло в книгу.

— Войдет во вторую, — попытался я успокоить.

— Поздно писать. Все что мог, сделал.

Вспоминали эпизоды форсирования Свири, разглядывали фотографии. Запомнилась одна: солдат в полном снаряжении и в каске ухватился за борт перевернутой лодки, а течение гонит его. В глазах непередаваемое, пальцы судорожно сжаты, намертво вцепились в спасительный выступ посудины.

— Кто это? — спросил я, вглядываясь в глаза солдата.

— Телефонист. Наводил линию, а взрывом лодку перевернуло. Он даже катушку с проводом не успел сбросить с плеч. Видите: у него лямка.

— Спасли?

— Спасли. Даже к медали представили. А вы-то сами как переправлялись?

— Налегке: автомат, пистолет, еще пару гранат на поясном ремне, да командирская сумка.

— А противогаз?