Маршал Тухачевский. Мозаика разбитого зеркала

Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что если в 1928 году у М. Н. Тухачевского и были какие-то поводы для гипотетического недовольства, то они касались вопросов организации работы Штаба РККА. Причем те проблемы и трения, о которых говорил в своих докладных записках М. Н. Тухачевский, были отчасти неизбежным и естественным результатом того, что армия в то время находилась в процессе реформирования и выработки наиболее оптимальных механизмов работы, а в этом случае всякие накладки и трения неизбежны.

Тогда как события, произошедшие в 1928 году во ВПАТ – головном высшем учебном заведении, готовившем для РККА политический состав, то есть комиссаров, были совершенно иного порядка и возникли по абсолютно другому вопросу.

Таким образом, из прямого текста показаний М. Н. Тухачевского от 1937 года следует, что он, обидевшись на армейское руководство по поводу того, кто должен заниматься разработкой уставов, абсурднейшим образом сублимировал свое недовольство в теме… взаимоотношений командного и политического состава. В огороде – бузина, а в Киеве – дядька!

Во ВПАТ действительно в 1928 году случился казус – выступление части слушателей академии против перехода к единоначалию.

Корни этого конфликта – в сложившейся в РККА еще в самом начале Гражданской войны практике приставления к привлеченным на службу в РККА военным специалистам комиссаров в качестве своего рода «надзирателей», или, как тогда иногда говорили, «архангелов», причем эти «архангелы» были, по сути, главными, поскольку в конечном счете за все происходящее в своей части отвечали именно они⁴⁵.

Однако уже в ходе Гражданской войны обозначилась обратная тенденция к постепенному отходу от этой практики коллективного руководства, которая имела и свои очевидные минусы, и к переходу к единоначалию, когда отдельным командирам дивизий – коммунистам стали предоставляться и права комиссаров, а бывшие военкомы становились при них заместителями по политической части.

Фактически единоначалие было установлено в 1921 году в Военной академии РККА – так, М. Н. Тухачевский, в отличие от своего предшественника А. Е. Снесарева, имел при себе уже не комиссара, а помощника по политчасти⁴⁶.

Более активно этот процесс обозначился с середины 1920-х годов по мере роста, с одной стороны, военной квалификации комиссаров, которые получали соответствующее образование и переходили на командные должности, с другой – по мере увеличения коммунистической прослойки среди комсостава и вовлеченности его в политическую работу. Таким образом, в РККА стал образовываться и постепенно расти слой людей, способных взять на себя одновременно и военное, и политическое руководство. В 1924–1925 годах ЦК РКП(б) постановил признать целесообразным принципом строительства РККА единоначалие.

Непосредственным поводом для своего рода «бунта» в Толмачевке послужило очередное заседание Политбюро ЦК от 12 мая 1927 года, на котором рассматривался, в частности, вопрос «О политруководстве в Красной армии». Было признано необходимым значительно расширить практику введения единоначалия в неполной форме, когда за командиром закреплялись строевые, административные и хозяйственные вопросы, за комиссаром – партийно-политическое руководство, но при этом он освобождался от повседневного контроля за перечисленными видами деятельности командира. Также была подтверждена необходимость внедрения полной формы единоначалия, когда командир одновременно совмещал и функции военного комиссара, а последний превращался в его помощника по политчасти.

Такая постановка вопроса вызвала активное противодействие части военкомов – слушателей ВПАТ, которые вообще не признавали единоначалие за важный принцип строительства РККА и оспаривали его политическую целесообразность. За всем внешне очень грамотно обставленным идеологическим обоснованием такой позиции просматривалось, помимо всего прочего, недовольство и понижение собственной роли и значения, низведение бывших «архангелов» до уровня «замов».

15 марта 1928 года общеакадемическое партийное собрание приняло, по сути, ревизионистскую резолюцию с жесткой критикой военной политики партии в части, касающейся практики проведения в жизнь единоначалия. Получился пикантный казус – политработники, которые по идее должны были бы выступать самыми активными проводниками генеральной линии партии в массы и служить самой надежной опорой партии в армии, открыто выступили против линии ЦК. Более того, из ВПАТ эта «антипартийная зараза» стала распространяться на части Ленинградского и Белорусского военных округов.

«Бунт» подавляли усилиями ПУРККА, ЦК ВКП(б) и РВС СССР в течение всего 1928 года и к концу года подавили. Уже в декабре 1928 года сначала окружное собрание высшего политсостава БВО, затем общеакадемическое собрание ВПАТ заново переголосовали ревизионистские резолюции, о чем и объявили публично в «Красной звезде». Бывшие «военные оппозиционеры» стали усиленно открещиваться от прошлых заблуждений и публично каяться.