Маршрут Оккама

Трускиновская Далия Маршрут Оккама

Далия Трускиновская

Маршрут Оккама

повесть

Посвящается Арсению Молчанову

Пролог

День был довольно жарок, и путешественницы истомились в огромных, тяжеловесных, не ко всякой дороге, тем более - российской, приспособленных дормезах. Ближе к полудню они потребовали остановки.

Выскочив, расправив юбки, смеясь, они пошли вперед, срывая с обочин цветы, пачкая пальцы в млечном соке одуванчиков, заплетая послушные стебли ромашек, высматривая - не мелькнет ли где василек, а иные не брезговали и клевером, приседая на корточки, чтобы выпутать его из более высоких трав.

Шли пятые сутки пути. Неудобства уже начали сказываться - две ночи пришлось спать не раздеваясь. Но праздничный мир и молодость принадлежали сейчас этим юным женщинам всецело. Даже крестный ход, появившийся из-за поворота, не навел их на душеспасительные мысли - а лишь помешал несколько общему веселью.

Однако не все были радостны - мало веселого находила в путешествии высокая синеглазая брюнетка, стройная, с гордой осанкой, вполне соответствующей неодобрительному определению - словно аршин проглотила. Возможно, она держала шею так прямо, стараясь сделать незаметнее пухлый подбородок. Брюнетку окружали почтенные дамы, не давая ей ни скорого шага ступить, ни нагнуться, и она позволяла себя оберегать, всякий раз удерживая на устах резкое слово и лишь вздыхая.

Увидев крестный ход, брюнетка первой перекрестилась на несомый впереди образ и на торчащие вверх хоругви, а затем вздохнула. Поневоле первой перекрестишься, коли тебя сопровождают нарочно приставленные, чтобы следить люди, даже повивальная бабушка, которой велено ехать в одной с тобой карете, - и та держит ушки на макушке.

- Матушка Катерина Лексевна, не пойти ли следом? - спросила женщина постарше прочих, хотя и не старых лет, статная, дородная и румяная. Кареты мы нагоним!

Брюнетка, не задумываясь, кивнула.

- Где мой кошелек, Прасковья Никитишна? - спросила она. - Буду подавать милостыню. И пожертвую на храм.

- Тут он, матушка...

Крестный ход был нетороплив - да и мудрено спешить сытому пожилому батюшке в новой рясе, нарядным молодицам, взявшимся нести вдвоем один большой образ, мужикам, которые едва не поссорились вчера за право взять самую тяжелую хоругвь, и идущим следом старикам со старухами, убогим на костылях, беременным бабам за руку с детишками. Путешественницы, считаясь с тем, что синеглазая брюнетка беспрекословно замедлила шаг и шла, наклонив гордую голову, поступили так же - в этом случае ее поведение было равносильно приказу.

Не все убогие спасали душу, участвуя в ходе, - иные остались на паперти сельского храма, чтобы встретить образа. Это были совсем уж дряхлые бабушки, прозрачные от старости деды, иной - без руки или без ноги, может статься, и ветеран давней шведской войны. Но среди них сидел на коленках еще не старый мужик с перевязанным глазом, в дырявом рубище, на котором поблескивало несколько мундирных пуговиц, и одной рукой вроде бы крестился, а другой придерживал небольшой мешок, при этом еще озирался, как будто охранял незримое сокровище.

Брюнетка, не глядя, протянула руку, и ей вложили в ладонь бисерный кошелечек. Оделяя поочередно нищих, она подошла и к мужику с мешком.

- Ну, этому-то подавать и незачем, - негромко, но язвительно сказала дородная женщина. - Сидят дармоеды, бормочут, а на них пахать можно. Гляньте-ка, до чего толст - ему и трудиться незачем, с подачек живет...

Это относилось не к Катерине Лексевне, а к прочим ее спутницам, в том числе молодым и веселым, что, присмирев, подошли и встали рядышком.

Нищий глянул на нее единственным глазом, поднял руку и стал совершать движения, которых сперва никто не понял: сложенными щепоткой перстами тыкал себя попеременно то в правое, то в левое плечо.

- И перекреститься-то не может! - догадалась дородная женщина. - Гнать бы его такого с паперти!

- Я уйду, - грозно молвил мужик. - Я уйду, как в небесах дыры отверзнутся. Видали, как по небу дыры плывут? Я в дыру уйду.

- Спаси и сохрани! - молодые красавицы закрестились. Мужик, говоря это, воистину был страшен.

- А что то за дыры - знаете? - он повысил голос. - То - персты! Сверху в небо персты упираются!

Он растопырил грязные пальцы и, вытянув руку ладонью вниз, показал, как это происходит.

- Так что за персты-то? - спросил он еще раз.

- Божьи, дяденька? - смело попыталась угадать одна из подружек.

- Божьи! - подтвердил нищий. - Видели - дыры плывут? То - пять дыр, то четыре, а то и три бывает, а то и две, а то и одна? Перстов-то мы не видим, а нам по дурости нашей мерещится, будто пятна. А через эти дыры Господь - что? А? Что Господь посылает?

- Да будет тебе его слушать, Катерина Лексевна! - все более пугаясь, воскликнула дородная женщина. - Он невесть что несет! Пойдем, помолимся да и прочь отсюда!

- Нельзя тебе, матушка, теперь дураков слушать! - подсобила и повивальная бабушка. - Госпожа Владиславова дело говорит!