Марсиане

— А по–моему, так — очень красиво… — Ольга повернулась, демонстрируя не столько свою прическу, сколько фигуру. Ольга и правда была очень красивой. Нежная, едва тронутая загаром кожа, чуть вздернутый носик, припухшие, красиво очерченные капризные губки… А уж фигура… Нет, про это лучше не думать. Такая фигура любого с ума сведет… Смущала Ольгина фигура Леву, смущали ее длинные, с узкими щиколотками ноги, смущала упруго торчащая под легкой белой кофточкой грудь… Неразговорчивый, с веснушчатыми руками Петруша тоже смущал.

Кафе оказалось дорогим. Лева сразу сообразил это по обилию и размерам безвкусных чеканок, украшавших стены.

— Надо было в ресторан идти… — Лева наклонился над тарелкой, близоруко рассматривая обгоревший шашлык. — Т–так мясо испортить. В–варвары…

— Надо на море скорее, окунуться… — с набитым ртом ответил Петруша. — Чего ты нос воротишь? Нормальная жратва.

И, не жалеючи, полил куски мяса приправой из кувшинчика.

— Это не ш–шашлык… 3–знаете, как настоящий шашлык делают…

О том, как надо готовить, Лева умел рассказывать. И любил рассказывать. Хотя поесть тоже любил. Просто чаще приходилось рассказывать. Поэтому и любовь такая… Не быть гурманом, но слыть. Зато уж слыть так слыть… Ольга слушала его, позабыв про еду, широко раскрыв глаза.

— Хорошо поёшь! — кивнул Петруша. — Рассказывай дальше, а я, пожалуй, еще закажу.

И, высматривая официанта, захрумкал огурцом, будто это шла рота солдат в сапогах. Лева быстро взглянул на Ольгу. Та извиняюще улыбнулась и тут же опустила зеленоватые глаза.

Лева замолчал. Принялся за свой шашлык. Уже второй день он был знаком с этой парочкой, но разобраться, кто они друг другу, не мог.

Они познакомились вчера на пляже.

С ними была тетка, лет, наверное, сорока, располневшая, не вмещающаяся телесами в свой просторный купальник. Этой троице надоело играть в дурака втроем, и Ольга, оглядываясь в поисках партнера, остановила кошачьи глаза на Леве. Тот, конечно, согласился. Отчего же не согласиться, если красивая девушка вдруг замечает тебя и приглашает в компанию. Так и провели день. Бегали по очереди купаться, оставляя «дураков» сторожить вещи. И несколько раз Леве выпадала очередь купаться с Ольгой. Вот тогда и вода не казалась грязной, в голову бы не пришло сравнить море с плохо сваренным борщом. Ничего Лева не видел, кроме Ольги, кроме ее глаз, кроме ее тела, окутанного ласковым и теплым морем. Когда Ольга выбиралась из воды и сдергивала с головы купальную шапочку, волосы ее мягко рассыпались по мокрым плечам, и Леве казалось, что Ольга делает это для него… Она так открыто радовалась теплому морю и щедрому солнцу, в лучах которого купалось ее тело; так жадно впитывала в себя и заполненный людьми пляж, и белый пароход вдалеке; так неподдельно была счастлива, что становилось завидно. Счастье расплескивалось из нее, и даже угрюмое лицо Петруши временами светлело, а тетка, колыхаясь вываливающимся из купальника телом, задыхаясь, умоляла: «Уймись, Оленька! Ради бога уймись…»

А что же говорить про Леву? Его несло…

— Дарагой товарищ отдыхающий! П–пасматри, да–рагой, направо. Что ты в–видишь? Т–ты, дарагой, ничего там не видишь. И не увидишь. Но я об–бъясняю тебе, дарагой. Направо к–крепость, пастроенная в конце прошлого т–тысячелетия. А теперь смотри н–налево. Н–на–лево б–будет стоять дом, который наши з–замечатель–ные строители обещают с–сдать в б–будущем тысячелетии.

Ольга смеялась чисто, как будто кто–то перебирал в шкафу фарфоровые чашки и они тихо звенели, а тетка снова колыхалась телесами и умоляюще просила: «Ну, Левочка! Ну прекратите, пожалуйста».

Вот такой день был вчера. Вместе поужинали, потом сходили в кино на старинный — такие только на курортах и показывать — немецкий фильм, переполненный глупыми песенками, пухлыми красотками и какой–то развратной добропорядочностью… или, может быть, наоборот — добропорядочной развратностью? Впрочем, неважно. Потому что, когда вышли из кино, мгновенно сгустились сумерки и в небе ярко вспыхнули огромные — ни в Москве, ни в Ленинграде не увидишь таких! — звезды. И Лева сразу позабыл про фильм, пробормотал, что здесь, на юге, и понимаешь п–по–настоящему многое из мифологии, д–да и из п–поэзии вообще. И тогда Ольга неожиданно попросила его почитать стихи, и Лева хотел было вначале отшутиться, но шутка не вязалась с дыханием близкого моря, с тихим шумом машин на автостраде, с этим небом…

Д–для отрока, в ночи глядящего эстампы,
3–за каждой далью даль, з–за каждым валом вал,
Так мир велик в лучах рабочей лампы,
А в памяти очах так б–безраздельно мал...

Лева читал, и голос его сливался с похожим на шум морского прибоя шелестом шин на автостраде. И, наверное, ни Ольга, для которой Лева читал Бодлера, ни ее тетка, ни угрюмоватый Петруша, которому не могла, не имела права принадлежать Ольга, как не могут никому принадлежать море и звезды, — никто из них и не понимал толком, что значит: