Марсиане

— Они так и не сказали, сколько мы должны будем заплатить за работу!

Я пожал плечами и включил телевизор.

Жена присела в кресло и бессмысленно уставилась на экран. Я тоже смотрел, не понимая, что показывают.

Когда через несколько минут я очнулся, то обратил внимание, что из коридора уже ничего не слышно.

Подумав, что мастера ушли, я пошел закрыть двери.

И скобарек, и Василий Севастьянович сидели на кухне и пили из стаканов что–то белесо–мутное.

— Мы тут, хозяин, про политику вопрос обсуждаем! — уважительно сказал Василий Севастьянович. — Разные, понимаешь, политики были, а душе все равно трудно стерпеть, что Сталин плохой.

— Суки все! — подтвердил скобарек. — Взяли и сверхурочные срезали!

Резко запахло от их слов одеколоном.

Жалко было французского одеколона, пустой граненый флакон от которого разглядел я под столом; жалко было жену, бессмысленно уставившуюся в телевизор; жалко было Василия Севастьяновича, которому не дали выучиться в партшколе; жалко было скобарька, ни за что ни про что попавшего в тюрьму; себя тоже было жалко… Чтобы не заплакать, я взял с холодильника мотю и начал крутить в руках.

— Ну, пошли, пошли, скобарек… — заторопился Василий Севастьянович, выталкивая из кухни приятеля. — Люди–то там ждут небось. А я хоть я сраный, хоть я пьяный, а все одно для людей живу…

Они ушли.

Часа два, не проронив ни слова, сидели мы возле телевизора и смотрели — вначале программу «Время», а потом какую–то серию бесконечного фильма про рабыню Изауру. Досмотреть серию не удалось. Раздался звонок.

Я открыл дверь и увидел Василия Севастьяновича. Он принес синяк под глазом, но видно это стало только на кухне, куда он сразу пробежал мимо меня.

— Полтора часа сейчас скобарьку лекцию читал! — торопливо ополаскивая лицо, похвастал он. — Я сознательно выпил, а ты, если не умеешь пить, так и не пей. Но он амбал, а я шплинт перед ним, вот у меня и вид такой, что я дунувши. Но полтора часа я ему лекцию читал, продержался.

Жена согрела чайник, и Василий Севастьянович еще долго сидел у нас, подсчитывая, какие убытки потерпел он от скобарька. Василий Севастьянович винил только самого себя, что связался с неумеющим пить человеком, но было понятно, что если бы не наша квартира, никогда бы он не поступил так опрометчиво.

— Нет… — качал он головой. — Разве я вас не понимаю. У вас тоже, конечное дело, неудобства. Но это скобарек все. У него вообще мода такая — людей за нос водить.

— Ну и плюнули бы на него… — посоветовал я. — Сделали бы сами, и дело с концом.

— Не–е… — Василий Севастьянович опустил голову. — Я этого… Я только, если уворовать что, могу. А сделать не–е, не получается у меня.

— Не научились, что ли?

— Не научился… А когда учиться–то было? Пьем часто.

И так доверчиво он признался в этом, что я и рассердиться не смог. Только жена, как более практический человек, сразу спросила, что же теперь нам делать?

— А вы итээра какого–нибудь наймите… — быстро ответил Василий Севастьянович. — Со мной за материал рассчитайтесь, и все. Приколотить–то рейку и хозяин сумеет…

И опять–таки так убедительно он сказал это, что я сам почувствовал — сумею. Поговорили, немного поспорили и сошлись на двадцати пяти рублях отступного.

В коридоре Василий Севастьянович задержался, оглядывая штабеля реек.

— Материал–то какой хороший… — сказал он. — Такой материал сам в работу просится.

— Хороший материал… — согласился я.

— Теперь такого материала и не осталось почти… — Василий Севастьянович любовно погладил рейку и вздохнул. — Только все равно для хороших людей не жалко. Я ведь, хозяин, хоть я и сраный, хоть и пьяный, а все равно для народа живу.

— Ну, это–то видно…

— Конешное дело, таково никуда не скроешь. А помощника ты, хозяин, возьми. Найми какого–нибудь кандидата наук, он и зашпандохает тебе все.

— Обязательно кандидата надо?

— Кандидата лучше! — подтвердил Василий Севастьянович. — Он же учился дольше — значит, и квалификация у него выше. Они, кандидаты–то, обязательно по столярной или плотницкой части двигают. Ну, да ты сам смотри.

На этом мы и расстались.

Ушел Василий Севастьянович теперь уже навсегда, бесследно пропал в зарослях строительных лесов, которыми в последнее время все гуще и гуще зарастал наш город. Ушел он — мудрый, кроткий и пьяненький, и больше его я уже не встречал.

А прихожую, Василий Севастьянович как в воду глядел, доделывали мы вдвоем с приятелем. Как раз с кандидатом наук.

Рёчи вознесенские

Марине К.

1. Душа — не печка, вьюшкой не закроешь

У нас в поселке одни только рёчи и живут… И вроде бы по–русски говорят, а если не с поселка ты или отвык в городе от поселковой жизни, то ничего и не разберешь в разговоре.

Вон хоть соседей взять… С утра пораньше причапает к соседской бабушке дедко Пеша, и начинается…

— Выпить бы, Дуся, надо…

— Дак выпей, Пеша, выпей…

— Дак ведь денег нет, Дуся…

— Дак ты и не пей, Пеша… Чего пить–то, коли денег нет?

— Дак ведь очень уж хочется выпить, Дуся…

— Дак и выпей, Пеша, коли очень хочется…

— Денег, Дуся, нет…

— Дак и не пей, Пеша. Не пей…