Марсианин

Скафандр распознал проблему и перешёл в чрезвычайный режим, который инженеры

называют «кровопусканием». Не имея возможности отделить углекислый газ, скафандр стал

намеренно выпускать порции воздуха в атмосферу Марса, восполняя потерю азотом. В

промежутке между разрывом скафандра и «кровопусканием» костюм быстро израсходовал

запасы азота. Всё, что осталось — баллон с кислородом.

Поэтому скафандр предпринял единственно возможное для того, чтобы удержать меня в

живых. Он начал восполнять потерю давления чистым кислородом. И теперь я подвергался

риску погибнуть от кислородного отравления: чересчур высокий уровень газа угрожал сжечь

нервную систему, лёгкие и глаза. Нелепая смерть для человека с дырявым скафандром: избыток

кислорода.

В течение всего этого времени должны были звучать разные сигналы тревоги, гудки,

предупреждения. Но пробудил меня именно сигнал об избытке кислорода.

Объём тренировок для участия в космических программах подавляет. На Земле я потратил

неделю, отрабатывая чрезвычайные ситуации, связанные с разгерметизацией скафандра. Я знал,

что делать.

Осторожно дотянувшись до боковой части шлема, я нащупал ремонтный набор. Он

представляет собой воронку с клапаном на узкой стороне и невероятно липучей смолой на

широкой. Идея в следующем: вы открываете клапан, а широкую часть прикладываете к

отверстию. Воздух может уходить через клапан, так что он не мешает смоле надёжно запечатать

отверстие. Затем вы закрываете клапан — дело сделано!

Весь фокус заключался в том, чтобы вытащить антенну. Я вырвал её как можно быстрее,

поморщившись от резкого падения давления. От него закружилась голова, а рана в боку отдалась

дикой болью.

Ремонтным набором я накрыл отверстие, надёжно его запечатав. Это сработало. Скафандр

начал восполнять утраченный воздух ещё большим количеством кислорода. Сверившись с

датчиками на рукаве, я увидел, что теперь атмосфера внутри на 85 % состоит из кислорода. Для

сравнения, в земной атмосфере кислорода примерно 21 %. Не страшно — если я не останусь в

таких условиях надолго.

Нетвёрдыми шагами я взобрался по склону холма, в направлении Дома. Перевалив через

гребень, я увидел нечто такое, что меня несказанно обрадовало, и нечто, что очень огорчило:

Дом стоял нетронутым (ура!), а МВМ исчез (у-у-у!).

В этот миг я и понял, что мне крышка. Но я не хотел просто взять и умереть. Я захромал к

Дому и ввалился в шлюз. Как только давление выровнялось, я сбросил шлем.

Войдя в Дом, я снял скафандр и внимательно осмотрел рану — в первый раз. Нужно было

наложить швы. По счастью, всех нас натаскали на базовых процедурах первой помощи, а в Доме

имелся отличный набор медицинских принадлежностей. Небольшая доза локальной анестезии,

промывка раны, девять стежков — всё! Пару недель придётся принимать антибиотики, но в

остальном я буду в порядке.

Я знал, это бесполезно, но всё же попытался наладить связь. Разумеется, сигнала нет — вы

же помните, что сталось с главной тарелкой связи? К тому же она прихватила с собой

принимающие антенны. В Доме имелись вторичная и третичная системы связи, но обе они

предназначались для общения с МВМ, в котором куда более мощные системы для передачи на

«Гермес». Но дело в том, что связь с МВМ работала лишь до тех пор, пока модуль был рядом.

У меня не было никакой возможности связаться с кораблём. За какое-то время я мог бы

разыскать тарелку, но ушли бы недели на то, чтобы состряпать рабочую систему, — и будет

слишком поздно. Прервав выполнение программы, «Гермес» должен покинуть околомарсовую

орбиту в течение двадцати четырёх часов. Орбитальная баллистика утверждала, что чем раньше

состоится отлёт, тем быстрее и безопаснее будет обратный путь… так что какой смысл

бессмысленно болтаться около Марса лишь затем, чтобы полёт продлился дольше?

Осмотрев скафандр, я увидел, что антенна разбила биомедицинский компьютер. При

наружных работах все скафандры команды связаны в единую сеть; каждый может видеть

состояние остальных. Так что команда, должно быть, отметила декомпрессию моего скафандра,

плюс к тому компьютер выдал отсутствие жизненных показателей. А если учесть, что меня

увидели падающим с холма с торчащим из бедра копьём, — и всё это в песчаную бурю… мда!

Они сочли меня мёртвым. А как иначе?

Они даже могли кратко обсудить, возвращаться за телом или нет, — но правила были

чёткими: если член команды погибает на Марсе, на Марсе он и остаётся. Оставляя тело на

поверхности планеты, снижается нагрузка на МВМ, а это означает большее количество топлива

и повышенный допуск на ошибки по возвращении. Нет смысла обменивать эти плюсы на

сентиментальность.

Итак, ситуация такова: я застрял на Марсе. У меня нет связи ни с «Гермесом», ни с Землёй.

Все думают, что меня больше нет. Я в Доме, рассчитанном на работу в течение тридцати одного

дня.