К.Э. Циолковский писал: «Многие думают, что я хлопочусь о ракете и забочусь о ее судьбе из-за самой ракеты. Это было бы грубейшей ошибкой. Ракета для меня только способ, только метод проникновения в глубину космоса, но отнюдь не самоцель… Не спорю, очень важно иметь ракетные корабли, ибо они помогут человечеству расселиться по мировому пространству. И ради этого расселения в космосе я и хлопочу. Будет иной способ передвижения в космосе — приму и его… Вся суть — в переселении с Земли и в заселении космоса».
Цандер рассуждает точно так же. Только конечная цель у него другая. Циолковский несравненно меньше пишет об освоении других планет, чем о существовании в космическом пространстве в своих «эфирных поселениях». У Цандера, наоборот, очень редко можно встретить упоминание об орбитальных станциях, о крохотных рукотворных небесных телах, которыми человек заполнит околосолнечное пространство. Его цель — достичь иных миров. Он хочет расселить человечество не в безопорном космосе, а на тверди реально существующих планет сначала Солнечной системы, а затем и других звезд. А как это сделать — дело техники. И для него тоже ракета не цель, а средство. Вслед за Циолковским и он может повторить: «Будет иной способ передвижения в космосе — приму и его…»
Никакого «иного способа передвижения в космосе» Цандер не видит и никаких попыток отыскать его, к счастью, не предпринимает. Но ведь не весь путь, который лежит между разными мирами, проходит в космических безднах. Исчезающе крохотный, но чрезвычайно важный отрезок этого Пути находится в атмосфере Земли и в газовом окружении того мира, куда стремятся межпланетные путешественники. Пусть размеры его ничтожны в сравнении с пространством всей экспедиции, и все-таки этот участок, скажем, в земной атмосфере преодолеть в некотором смысле несравненно труднее, чем миллионы километров черной безвоздушной пустоты, — это Цандер хорошо понимает. Но что такое метеорология, как не наука о строении и движении атмосферы в первую очередь? Научиться управлять погодой — значит научиться создавать наиболее благоприятные условия на самом старте межпланетного корабля. Вот почему он так внимательно конспектирует лекции профессора Мейера. Вотпочему ставит метеорологию в один ряд с другими своими межпланетными заботами. Через несколько лет, вспоминая студенческие годы в Риге, он запишет: «Из библиотеки я постоянно брал научные книги, постоянно думал о применении выученного к перелетам на другие планеты. В течение 9 лет пребывания в высшем учебном заведении я читал книги в области авиации,
Нет, он ни на что не отвлекался.
Главный его враг — земное притяжение. Все остальное преодолимо гораздо легче. Какие резервы можно здесь отыскать? Еще в Данциге он рассчитывает влияние Луны на силу земной гравитации в зависимости от того, в какой точке своей орбиты находится Луна. Для межпланетчика астрономия дисциплина не отвлеченная, а вполне конкретная, и теперь, в Риге, наступает новый этап его астрономических изысканий: едва вернувшись из Германии, Фридель становится активным членом кружка Рихтера.
Жил в ту пору в Риге большой любитель астрономии Адольф Рихтер. Была у него подзорная труба, чтобы любоваться звездным небом, небольшие средства, которые мог он позволить себе потратить на издание астрономических ежегодников, и уютная квартира, где чуть ли не ежедневно собирались люди, которым беседы на астрономические темы доставляли большее удовольствие, чем зыбкое счастье покера или восторженный ужас спиритических сеансов. В кружке Рихтера были студенты, инженеры, даже директор стекольной фабрики. Людей этих, кроме звездного неба, в их повседневной жизни ничего не объединяло. Там они не соприкасались, никак друг от друга не зависели, друг в друге не нуждались. Страсть к астрономии уравнивала их в гостиной Рихтера и по возрасту, и по общественному положению, и по банковским счетам. Это определяло весь стиль их взаимоотношений — дружеский стиль чистых и свободных единомышленников.
В кружке, еще до прихода туда Фриделя, построили сатурнарий — макет Сатурна, вокруг которого в строгом соответствии с данными науки вращались все его многочисленные спутники[19]. Сатурнарий торжественно подарили Домскому музею, где молодой Цандер не раз его разглядывал. Но более всего встречи у Рихтера прельщали его возможностью посидеть с подзорной трубой. Он мог смотреть на звезды часами и не представлял себе наслаждения более желанного. Мысль о покупке собственной трубы преследовала его теперь постоянно. Это было то, что французы называют идефикс, — бороться тут бесполезно, единственный выход — воплотить идею в жизнь, иначе с ума сойдешь. Сестра Маргарета подтверждает в своих воспоминаниях: «Он давал уроки и копил деньги на покупку подзорной трубы».