Марсианин (опыт биографии)

Дорогой Митенька!

Очень ты меня расстроил сообщением о болезни Маринки. Но, слава богу, все обошлось. Ты уж там береги сестренку. Она у нас очень славная и добрая девочка. Мне кажется, она меня любит. Я разглядывал ее по ТВ, она совсем невеста…

Ты спрашиваешь меня о моей жизни. Я уже рассказывал тебе, что она довольно однообразна. Утром после завтрака иду в свою лабораторию и работаю до обеда. После обеда — короткий отдых, минут 40. Читаю. Главным образом специальную литературу. Вечером играем во что-нибудь, слушаем музыку, просто болтаем. На ночь я обязательно читаю, но уже не химические, а нормальные книги. Грета — наш врач — считает, что я мало двигаюсь, а Карел убеждает ее, что я домосед по психологическому складу. Грета, наверное, права: надо давать себе большую физическую нагрузку. Марс очень балует нас своим слабым гравитационным полем. Ведь здесь твой отец весит всего 30 килограммов. Мы все быстро слабеем здесь физически.

Иногда я хожу на прогулки. Чаще всего с Томом Датлом или Индирой Рамшикхари. Я бы и один ходил гулять, но по инструкции одиночное шлюзование допускается только в аварийной ситуации. Гулять скучновато: ни деревьев, ни травы, ни воды какой-нибудь. На Марсе есть очень красивые, правда, суровые пейзажи, но это далеко от нашей базы, пешком не дойдешь. А у нас тут скалы, маленькие, зализанные ветром песчаные дюны. Индира говорит, что земные пустыни или тундры не веселее. Наверное. Туареги любят пустыню, а чукчи — тундру. Но чтобы любить их, надо там родиться, вырасти, жить. Марс ужасно меня интересует, его история, его геологическая, химическая жизнь, его дальнейшая судьба, но сказать, что я люблю Марс, я все-таки не могу. Думаю, что я буду очень скучать по нему, когда вернусь на Землю. Если вернусь… Интересно, будет ли любить его земной человек, для которого он станет родиной? А ведь человек родится на Марсе уже скоро.

Ты говоришь, что дела твои с английским и испанским идут не очень хорошо, и спрашиваешь, как мой английский, не— смеются ли надо мной и как мы тут вообще общаемся.

Английский у меня вполне на уровне. Да и французский тоже. То есть это, конечно, не совершенное знание языка, я не могу назвать многих зверей, птиц, насекомых, кушаний или каких-нибудь мелочей. Например, недавно с Сирилем долго выясняли, как по-французски детские переводные картинки. Английский знают все, кто-то лучше меня (не считая Тома и Питера, для которых это родной язык), кто-то хуже. По-русски говорят Том, Карел, похуже — Ци Юань и немного Хидеки. Только Хидеки никак не научится произносить русское «л» и вместо него произносит «р». Он утверждает, что все японцы этим страдают. Но это не мешает нам с ним петь русские песни. У него идеальный слух, голос очень приятный, и он любит петь. Так что я могу всегда с удовольствием поболтать по-русски. Другим труднее. Индира жаловалась мне, что ей очень хочется поговорить с кем-нибудь на чистом хинди. Кнут — единственный, кто знает шведский. У Эмилии Модесто — нашего микробиолога и повара — родной, португальский, она из Бразилии. Байту — язык Патрисо Убанго. На нем говорит его народ бангала и некоторые другие народы в Заире.

Но все это в общем никаких проблем у нас не создает, поскольку всегда под рукой транслейторы. Ты надеваешь легкий шлем с наушниками и маленьким микрофоном у губ и говоришь, скажем, с Индирой по-русски. А она слышит тебя на хинди или на английском, как ей захочется. Но видишь ли, почему я все-таки очень агитирую тебя подналечь на английский и испанский — транслейторы сейчас еще дороги и повсеместно не распространены. Однако даже когда они станут совершенно доступны всем, это все равно не то. Даже не знаю, как тебе объяснить… Транслейтор, в электронной памяти которого сотни тысяч слов, переводит правильно, даже чересчур правильно и делает язык бездушным. Русский язык без буквы «л» Хидеки Юшахары мне милее, чем правильное «л» транслейтора. Беда транслейтора не в том, что в его память забыли ввести «переводные картинки», «подосиновик» или «трясогузку». Ну, забыли сегодня, так завтра не забудут. Теоретически объем его памяти во много раз превышает словарный запас любого языка. Но ведь есть слова действительно труднопереводимые. Сирилъ по десять раз на день кричит «Алёр!». И всякий раз перевести можно по-разному. Мы тут спорили с Томсоном и Олафссоном, я говорю: «Ну, братцы, это чистая маниловщина!» А потом час объяснял им, что это такое. Я установил, что не существует точного перевода русских слов «приволье» и «раздолье» ни на один язык мира. Вот так-то, брат Митяй! Ну, я что-то заболтался. Целую тебя и жму лапу. Продолжу свою лекцию.

Итак, Нерсивал Ловелл построил обсерваторию. Его яростное желание убедить весь мир, что на Марсе существует высокая цивилизация, было безгранично. Он дал новую жизнь каналам Скиапарелли, населив целый мир разумными существами. Он нарисовал трагическую картину погибающей от жажды планеты, жители которой из поколения в поколение обречены на циклопический груд: уже многие тысячелетия они строят в своих красных песках гигантские ирригационные системы, открывая путь воде тающих летом ледяных шапок на полюсах. Никогда никакая другая астрономическая проблема не была так ярко окрашена красками человеческих эмоций, от которых всегда так далека была Урания — муза астрономии. Наверное, поэтому столь уязвимы книги Ловелла, в которых веры больше, чем знания. Критики палили в него со всех сторон: в упор, издалека, рикошетом. Даже такой ясный и светлый ум, как Альфред Рассел Уоллес, разделивший с Чарлзом Даренном славу творца теории естественного отбора, даже он не понял трагического романтизма американца и считал Ловелла мошенником. Об астрономах и говорить нечего. «…Я думаю, — писал французский астроном Амедей Гильемен, — что наука ничего не выгадает, пустив разнузданное воображение в погоню за химерами, одною из каковых я готов считать вопрос об открытии сношений с планетами». Итальянец Черулли согласно кивал французу: «Удивительный вид каналов обусловливается не самыми объектами, но неспособностью современного телескопа верно показывать подобные объекты». Маундер, астрофизик из Гринвича, изготовил карту Марса, на которой вместо линий стояли точки, и предложил школьникам издалека перерисовать карту. На многих рисунках детей точки слились в линии. В своей работе «Каналы Марса», которую я, кстати, только что здесь прочел, Маундер с простой и неотвратимой силой пресса абзац за абзацем выдавливал жизнь из гипотезы американца. Все меньше и меньше сторонников становилось у Ловелла. Аризонская обсерватория превращалась в храм забытой веры. Там и скончался Персивал Ловелл 12 ноября 1916 года.

Из далека прошедших лет я, например, читаю его книги уже другими глазами, нежели его современники. На пороге еще невиданной всемирной капиталистической бойни перед холодными людьми, укладывающими в походные планшеты карты с разбойничьими красно-синими стрелками, он разворачивал свои карты Марса и говорил о мирной работе, способной объединить жителей всей Земли. Да, он был, если хотите, утопистом, но его мысль о бессмысленности грядущей войны не была утопией. Он писал: «Война для нас является пережитком первобытного состояния и привлекает теперь в основном драчливых мальчишек и безответственные элементы. Самые мудрые понимают, что для проявления героизма имеются лучшие возможности и более определенные цели в борьбе за существование. Война — это то состояние, которое человечество перерастает».

Он так много писал и так страстно говорил о Марсе, а думал-то он, как я понимаю, о Земле…

После смерти Ловелла вопрос об искусственном происхождении каналов не сразу был снят с обсуждения, хотя даже в кругу фантастов говорить об этом почиталось банальностью. Иногда «каналы» снова появлялись из небытия. Я недавно просматривал старинные отчеты Международной астронавтической федерации и нашел одну работу, в которой разбирался вопрос о «степени связанности» марсианских каналов. Вывод даже допотопных вычислительных машин, анализировавших тогда карту Марса, был неожидан: оказалось, что степень связанности каналов Марса равна примерно степени связанности железнодорожных станций в штатах Айова и Огайо и намного превышает степень связанности естественных трещин лавы, ледников и известковых пород.

Конечно, знания — сила. Но не всякая сила в радость. И когда узнаешь, что никакой инопланетной цивилизации нет и даже следов ее не видно, радоваться как-то не хочется. И не радует мысль, что уже не десятки миллионов, а миллионы миллионов километров бездны невероятные, не подвластные никакому воображению, отделяют тебя от существ, которые могли бы понять и научить тебя, которых ты, быть может, смог бы уберечь от ошибок.

Ну, вот на этом давайте кончим сегодня, ребята. Всего вам хорошего. Учитесь хорошо. Нам вы нужны ученые.

Марс. База Цандер. 21 ноября 2032 года.