Марсианка Подкейн

А стюард из бара в это время дежурил в спасательной команде и не мог оставить пост, стюард из холла пытался одновременно обслужить сразу троих да еще ответить на звонки из кают. Но для нашего развеселого попутчика это ровно ничего не значило; едва обретя дар речи, он начал грозиться, что подаст в суд на компанию и всех ее директоров.

Конечно, не все так себя ведут. Миссис Грю вот, несмотря на солидную комплекцию, сама заправляет кровать и не делает из этого события. Да и некоторые другие, пользовавшиеся раньше множеством услуг, делают почти все сами и не ворчат.

Но кое-кто — просто дети малые! В истерике и ребенок-то не слишком приятен, а уж пожилой человек…

Следуя за капитаном в убежище, я поняла, как великолепно работает команда «Трайкорна» тогда, когда это особенно важно. Меня подхватили, как мячик, и передали по цепочке. Я не тяжелая (здесь, почти на осевой линии корабля, не больше 0,1 g), однако дух захватывает. Чьи-то руки впихнули меня в ячейку, уже приготовленную для меня, с таким же безразличием, как хозяйка, укладывающая белье в шкаф. Чей-то голос объявил:

— Фриз Подкейн!

Ему ответили:

— Отмечено!

Соседние ячейки заполнялись с поразительной быстротой; матросы работали точно, как автоматы, сортирующие капсулы пневмопочты. Где-то заплакал ребенок. Раздался голос капитана:

— Все?

— Все, капитан, — ответил голос суперинтенданта. — Как мы уложились во время?

— Две минуты тридцать семь секунд. Твои парни могут готовить кошельки — тревога не учебная.

— Так я и думал. Стало быть, выиграл у старшего помощника.

И суперинтендант прошел мимо моей ячейки, неся кого-то на руках. Я было села, но треснулась лбом о верхнюю полку — аж искры из глаз посыпались.

Пассажирка, которую нес суперинтендант, была без сознания, голова ее бессильно запрокинулась на его плече. Вначале я не поняла, кто это, потому что лицо было ярко-красного цвета, а потом узнала — и сама чуть не хлопнулась в обморок. Миссис Ройер…

Ну да, покраснение — первый симптом… Даже если солнечный ожог или просто под ультрафиолетовой лампой пересидишь, прежде всего кожа розовеет — или красной становится…

Но как она ухитрилась так быстро набрать эту дозу жесткого излучения? Ожог ведь просто ужасный! Неужели только из-за того, что в убежище ее принесли последней?!

Но если такой ожог, то она не в обмороке — она уже мертвая!

Значит, все, кто добрался до убежища последними, успели накопить по две-три летальных дозы! Еще несколько часов они не почувствуют этого и еще несколько дней проживут… но они на самом деле такие же мертвые, как если бы остыли и закоченели.

Сколько же здесь таких? Наверное… то есть, наверняка — все пассажиры первого класса, там защита слабее и до убежища дальше.

Значит, и дядя Том с Кларком…

Я впала в отчаянье и пожалела, что была в рубке, а не с ними. Не хочу я жить, если дядя Том с Кларком там умирают.

К миссис Ройер я не питала никакой симпатии. Пламенно-красное лицо ее меня потрясло, но она мне нисколечки не нравилась. Я считала ее паразиткой с грязными мыслишками. Умри она, скажем, от порока сердца, я бы и не вздрогнула; ведь никто не плачет по миллионам и миллиардам умерших в прошлом и по тем, кто сейчас живет или родится на свет с тем, чтобы неизбежно умереть когда-нибудь (чего и мне лично не миновать), так что же печалиться оттого, что рядом закончил свой жизненный путь нелюбимый и даже презираемый тобой человек? В любом случае, на сожаления по поводу миссис Ройер меня уже не хватило бы; сердце мое было переполнено бедой, случившейся с дядей и братишкой. Я кляла себя за то, что не была поласковее с дядей Томом и, напротив, всегда вынуждала бросать личные дела ради моих дурацких проблем. Я жалела о всех наших драках с Кларком — он же, в конце концов, еще маленький, а я уже почти взрослая женщина; надо было снисходительнее относиться к нему…

Из глаз ручьем хлынули слезы, и я чуть не прослушала первые слова капитана.