Марсианские хроники

– Какая же это Земля, это не может быть Земля! Нет-нет, не Земля! Не может быть.

– Ты хочешь сказать: не могла быть? – сказала Эльма, смотря на него. – Теперь это уже не Земля, да, это больше не Земля – ты это хотел сказать?

– Не Земля, нет-нет, это была не она, – выл он.

Он стоял неподвижно, руки повисли как плети, рот открыт, тупо вытаращены глаза.

– Сэм, – позвала она. Впервые за много дней ее глаза оживились. – Сэм!

Он смотрел вверх, на небо.

– Что ж, – сказала она. С минуту молча переводила взгляд с одного предмета на другой, потом решительно перекинула через руку влажное полотенце. – Включай свет, больше света, заводи радиолу, раскрывай двери настежь! Жди новую партию посетителей – примерно через миллион лет. Да-да, сэр, чтобы все было готово.

Сэм не двигался.

– Ах, какое бесподобное место для сосисочной! – Она достала из стакана зубочистку и воткнула себе между передними зубами. – Скажу тебе по секрету, Сэм, – прошептала она, наклоняясь к нему. – Похоже, начинается мертвый сезон…

Ноябрь 2005. Наблюдатели

В тот вечер все вышли из своих домов и уставились на небо. Бросили ужин, посуду, сборы в кино, вышли на свои теперь уже не такие новешенькие веранды и стали смотреть в упор на зеленую звезду Земли. Это было совсем непроизвольно; они поступили так, пытаясь осмыслить новость, которую только что принесло радио. Вон она – Земля, где назревает война, и там сотни тысяч матерей, бабушек, отцов, братьев, тетушек, дядюшек, двоюродных сестер. Они стояли на верандах и заставляли себя поверить в существование Земли; это было почти так же трудно, как некогда поверить в существование Марса: прямо противоположная задача. В общем-то, Земля была для них все равно что мертвой. Они расстались с ней три или четыре года назад. Расстояние обезболивало душу, семьдесят миллионов миль глушили чувства, усыпляли память, делали Землю безлюдной, стирали прошлое и позволяли этим людям трудиться здесь, ни о чем не думая. Но сегодня вечером умершие восстали, Земля вновь стала обитаемой, память пробудилась, и они называли множество имен. Что делает сейчас такой-то, такая-то? Как там имярек? Люди стояли на своих верандах и поглядывали друг на друга.

В девять часов Земля как будто взорвалась и вспыхнула.

Люди на верандах вскинули вверх руки, точно хотели загасить пламя.

Они ждали.

К полуночи пожар потух. Земля осталась на своем месте. И по верандам осенним ветерком пронесся вздох.

– Давненько мы ничего не слышали от Гарри.

– А что ему сделается?

– Надо бы послать весточку маме.

– Она жива-здорова.

– Ты уверен?

– Ладно, ты только не тревожься.

– Думаешь, с ней ничего не приключилось?

– Конечно же, пошли-ка спать.

Но никто не уходил. На ночные газоны вынесли остывший ужин, накрыли складные столы, и люди вяло ковыряли пищу вилками до двух часов ночи, когда с Земли долетело послание светового радио. Словно далекие светлячки, мерцали мощные вспышки морзянки, и они читали:

АВСТРАЛИЙСКИЙ МАТЕРИК ОБРАЩЕН В ПЫЛЬ НЕПРЕДВИДЕННЫМ ВЗРЫВОМ АТОМНОГО СКЛАДА.

ЛОС-АНДЖЕЛЕС, ЛОНДОН ПОДВЕРГНУТЫ БОМБАРДИРОВКЕ.

ВОЙНА. ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ, ДОМОЙ, ДОМОЙ.

Они поднялись из-за столов.

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ, ДОМОЙ, ДОМОЙ.

– Ты в этом году получал что-нибудь от своего брата Теда?

– Будто не знаешь: послать письмо с Земли стоит пять монет. Не очень-то распишешься.

ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ.

– Меня что-то Джейн беспокоит – помнишь Джейн, мою младшую сестричку?

ДОМОЙ.

В три часа, когда занималось зябкое утро, владелец магазина «Дорожные товары» вскинул голову. По улице шла целая толпа людей.

– А я специально не закрывал. Что возьмете, мистер?

К рассвету все полки магазина опустели.

Декабрь 2005. Безмолвные города

На краю мертвого марсианского моря раскинулся безмолвный белый городок. Он был пуст. Ни малейшего движения на улицах. Днем и ночью в универмагах одиноко горели огни. Двери лавок открыты настежь, точно люди обратились в бегство, позабыв о ключах. На проволочных рейках у входов в немые закусочные нечитаные, порыжевшие от солнца, шелестели журналы, доставленные месяц назад серебристой ракетой с Земли.

Городок был мертв. Постели в нем пусты и холодны. Единственный звук – жужжание тока в электропроводах и динамо-машинах, которые все еще жили сами по себе. Вода переполняла забытые ванны, текла в жилые комнаты, на веранды, в маленькие сады, питая заброшенные цветы. В темных зрительных залах затвердела прилепленная снизу к многочисленным сиденьям жевательная резинка, еще хранящая отпечатки зубов.