Марсианские хроники

Where they had been carefully set down and left, in neat bundles every few feet along the empty country road, were old roller skates, a bandanna full of knicknacks, some old shoes, a cartwheel, stacks of pants and coats and ancient hats, bits of oriental crystal that had once tinkled in the wind, tin cans of pink geraniums, dishes of waxed fruit, cartons of Confederate money, washtubs, scrubboards, wash lines, soap, somebody's tricycle, someone else's hedge shears, a toy wagon, a jack-in-the-box, a stained-glass window from the Negro Baptist Church, a whole set of brake rims, inner tubes, mattresses, couches, rocking chairs, jars of cold cream, hand mirrors.	Вдоль дороги непрерывной цепочкой, аккуратными кучками лежали старые роликовые коньки, пестрые узелки с безделушками, рваные башмаки, колеса от телеги, поношенные брюки и пальто, драные шляпы, побрякушки из хрусталя, когда-то нежно звеневшие на ветру, жестяные банки с розовой геранью, восковые фрукты, коробки с деньгами времен конфедерации, тазы, стиральные доски, веревки для белья, мыло, чей-то трехколесный велосипед, чьи-то садовые ножницы, кукольная коляска, чертик в коробочке, пестрое окно из негритянской баптистской церкви, набор тормозных прокладок, автомобильные камеры, матрасы, кушетки, качалки, баночки с кремом, зеркала.
None of it flung down, no, but deposited gently and with feeling, with decorum, upon the dusty edges of the road, as if a whole city had walked here with hands full, at which time a great bronze trumpet had sounded, the articles had been relinquished to the quiet dust, and one and all, the inhabitants of the earth had fled straight up into the blue heavens.	И все это не было брошено кое-как, наспех, а положено бережно, с чувством, со вкусом вдоль пыльных обочин, словно целый город шел здесь, нагруженный до отказа, и вдруг раздался великий трубный глас, люди сложили свои пожитки в пыль и вознеслись прямиком на голубые небеса.
"Wouldn't burn them, they said," cried Teece angrily.	- "Не хотим жечь", как же! - злобно крикнул Тис.
"No, wouldn't burn them like I said, but had to take them along and leave them where they could see them for the last time, on the road, all together and whole.	- Я им говорю сожгите, так нет, тащили всю дорогу и сложили здесь - напоследок еще раз посмотреть на свое барахло, вот оно, полюбуйтесь!
Them niggers think they're smart."	Эти черномазые невесть что о себе воображают.
He veered the car wildly, mile after mile, down the road, tumbling, smashing, breaking, scattering bundles of paper, jewel boxes, mirrors, chairs.	Он гнал машину дальше, километр за километром, наезжая на кучи, кроша шкатулки и зеркала, ломая стулья, рассыпая бумаги.
"There, by damn, and there!"	- Так! Черт дери... Еще! Так!
The front tire gave a whistling cry.	Передняя шина жалобно запищала.
The car spilled crazily off the road into a ditch, flinging Teece against the glass.	Машина вильнула и врезалась в канаву, Тис стукнулся лбом о ветровое стекло.
"Son of a bitch!"	- А, сукины дети!
He dusted himself off and stood out of the car, almost crying with rage.	- Сэмюэль Тис стряхнул с себя пыль и вышел из машины, чуть не плача от ярости.
He looked at the silent, empty road.	Он посмотрел на пустынную безмолвную дорогу.
"We'll never catch them now, never, never."	- Теперь мы уж их никогда не догоним, никогда.
As far as he could see there was nothing but bundles and stacks and more bundles neatly placed like little abandoned shrines in the late day, in the warm-blowing wind.	Насколько хватал глаз, он видел только аккуратно сложенные узлы и кучи, и еще узлы, словно покинутые святыни, под жарким ветром, в свете угасающего дня.
Teece and Grandpa came walking tiredly back to the hardware store an hour later.	Час спустя Тис и дед, усталые, подошли к скобяной лавке.