Марсианское путешествие

— Ради самозащиты, — ответил Большой Компьютер.

И тут, забыв, что разговариваю не с человеком, а с холодной неживой машиной, я стал сыпать вопросы:

— Какая самозащита? От кого?

— От неполадок. От тех людей, которые могут приносить мне беду. Человек — биологическая кибернетическая система, которая может причинить мне вред. Электромагнитным полем я могу глушить деятельность биологических систем.

— Он что — полностью самостоятельный? — испуганно спросил я у Миллера.

— Спокойно, спокойно, — сказал Миллер. — Не забывайте о договоре, который вы когда-то подписали. Видимо, вы плохо слушаете лекции по философии нового мышления. Вы все еще пытаетесь жить земными понятиями. Поймите, попав на корабль, вы стали новыми людьми, у каждого из вас, Человека Машинного, новые обстоятельства жизни, у вас должно быть принципиально новое мышление. Я не понимаю: неужели вам плохо живется? Вас кормят, одевают, дают работу, за вас думает, о вас заботится Искусственный Разум — и вам все плохо… Ну, люди, люди, вам вечно не угодишь!.. Неужели вы не понимаете: здесь, на корабле, без Искусственного Разума и я, и вы, и все колонисты ничто, мы сразу же погибнем от космического холода, мы ни за что не сумеем справиться с управлением кораблем. И поэтому вмешиваться в сложную работу Большого Компьютера вам никто не позволит. Неужели вы еще ничего не поняли?

— Человек должен быть свободным, — стоял на своем я. — А на нашем корабле получается, что люди — винтики для Большого Компьютера.

— Какая свобода? Что вы имеете в виду, когда говорите о свободе? Свобода убивать ближнего? Свобода вредить работе Большого Компьютера? Может, вы в этом видите или ищете свободу? Время приема истекло.

Когда я и Коренев поднялись, чтобы выйти из кабинета, Миллер задержал нас:

— Кстати, информация к размышлению… Поймите, я здесь ни в чем не виноват. Жизнь на корабле планируется Искусственным Разумом. Поэтому запомните: в будущем на меня и на мою помощь не рассчитывайте. Ни судить колонистов, ни миловать, ни награждать — ничего этого я не могу делать. Я живу так же, как и вы, подчиняясь решениям Искусственного Разума. Мы все — сколько раз повторяю — живем на одном корабле. Если бы я и захотел вмешаться в какую-нибудь сложную ситуацию, мне все равно надо посоветоваться с Большим Компьютером.

Уже в приемной я заметил, как дрожат пальцы моих рук. И внутри у меня все похолодело.

До сих пор, когда я слушал лекции по философии нового мышления, мне часто приходило в голову, что все это: и лекции, и Искусственный Разум — забава, чья-то хитрая игра, но вот теперь… Неужели и в самом деле Искусственный Разум управляет нами?

Мы снова пошли к иллюминатору панорамного обозрения. Коренев молчал. И это меня угнетало еще более. Чтобы прервать неприятное молчание, я спросил:

— Коренев, вы специалист, неужели во всем этом не может быть никакого фокуса Миллера?

— В чем?

— Ну во всем. Я ни за что не верю, что Большой Компьютер принимает меры для самозащиты. Не верю, что холодная машина может быть самостоятельной.

— А черт его знает… Думаю, в принципе определенная самостоятельность Большого Компьютера возможна. Вы же сами когда-то говорили мне, что кибернетику некоторые ученые связывают с наукой о живых системах, целью которых является выживание…

— Как же так?.. Фантастика, самая настоящая фантастика, — я все еще не верил услышанному. У меня было ощущение, что я пребываю в кошмарном сне, из которого не могу выбраться.

И тут Коренев разразился громкой тирадой:

— А как же случилось, что люди добровольно стали рабами денег, видеоэкранов, холодных машин, электромузыки? Целыми днями, неделями, месяцами колонисты работают только ради того, чтобы поесть и посмотреть бессмысленные веселые забавы. Рабы, современные рабы машин!.. Почему, скажите мне, почему без всего этого колонисты не могут обходиться? Я даже не могу испортить Большой Компьютер, ибо, если я его испорчу, расстроится работа всех кораблей, всей флотилии и все мы погибнем. Он, Искусственный Разум, и в самом деле нужен нам. Но где та граница, за которой мы теряем контроль над машинами, над тем же Искусственным Разумом? Вы, гуманитарий, можете мне сказать, где и когда нам необходимо остановиться? И можем ли мы остановиться?..

После этого разговора Коренев изменился еще больше: стал молчаливым, тихим. Хотя внешне все было как и до сих пор: ежедневно мы встречались в столовой, потом привычно шли к иллюминатору. Теперь мы часто и долго молчали, глядя в темноту на, казалось, близкие звезды, что горели ровным светом: одни — ярко, другие — еле заметно.

Спустя неделю после нашего посещения Миллера, когда мы расселись у иллюминатора, Коренев, печально улыбнувшись, сказал:

— Поздравьте меня.

— С чем?

— С моей женитьбой. Без меня меня женят.

— Как это?