Мартин Борман

Методы Бормана приносили успех отчасти из-за собственного характера фюрера. Гитлер был эксцентричен и несколько разбросан в работе. Погруженный в иллюзии мессианства, он не любил систематическую работу и даже самодисциплину. Ему требовался помощник, выполняющий для него мелкие поручения и освобождающий его от бремени административных функций. Этим и занимался Борман.

Гитлер не любил анализировать свои интуитивные прозрения. Он легко впадал в раздражение от любого рода критических замечаний. Те, кто не был способен слепо внимать ему, должны были держаться в стороне. Борман являлся одним из самых преданных его последователей. И поскольку у него не было собственных оригинальных идей, он не раздражал фюрера попытками превзойти его в интеллекте или несогласия. Этот прилежный человек, не требующий ни претенциозных титулов, орденов и наград, скрывавший собственные амбиции под покровом стремления служить фюреру, постепенно стал незаменимым.

Нацистские лидеры-ветераны заметили это слишком поздно. Рейхсминистр экономики Вальтер Функ заметил Эриху Кемпке: «Невозможно представить, Эрих, как стало невероятно трудно обсуждать дела с фюрером. Борман постоянно сует свой нос. Он перебивает меня, делает невозможной сколько-нибудь серьезную беседу».

Альфред Розенберг, один из прежних наставников Гитлера, заслужил известность философа нацистского движения благодаря своей 700-страничной книге «Миф XX века» и сотне других трудов с такими названиями, как «Безнравственность Талмуда», а также «Чума России: большевизм, руководители страны, их подручные и жертвы». Розенберг заметил, что Борман присутствовал каждый раз, когда он посещал фюрера. Это присутствие стало обычной практикой. Вне зависимости от ранга посетителя, будь то Геринг, Геббельс или Гиммлер, Борман вертелся рядом с фюрером, часто крайне раздражая гостя. Гесс появлялся реже. Как полагал Розенберг, он «явно действовал фюреру на нервы».

Розенберга удивляло возвышение Бормана. «В Мюнхене, — писал он позднее, — я почти не слышал его имени». Теперь же Розенберг получил возможность наблюдать Бормана воочию и оценить его необходимость для фюрера. «Если во время нашей беседы за ужином упоминался какой-нибудь инцидент, Борман вынимал свой блокнот и помечал это. Если фюрер выражал недовольство каким-нибудь замечанием, каким-нибудь мероприятием или фильмом, Борман делал соответствующую запись в блокноте. Если возникала какая-нибудь неясность, Борман поднимался, выходил из комнаты, но почти сразу возвращался назад, отдав приказы своим помощникам выяснить вопрос и сообщить ему результаты по телефону, телеграфу или письменно. Затем случалось так, что еще до окончания ужина Борман мог дать разъяснение по данному вопросу».

Борман особо не считался со способностями Розенберга или большинства других лиц, пользовавшихся прежде благосклонностью Гитлера. Взамен он получал такое же отношение к себе. «Сколько бы я ни говорил с ним лично, — писал позднее Розенберг, — в ответ никогда не получал какого-нибудь внятного разъяснения».

Нацистский идеолог пытался найти причину растущей зависимости Гитлера от Бормана, остановившись наконец на очевидном факте: «Все согласны в том, что он был невероятно энергичным и неутомимым работником. Борман всегда находился с фюрером, делал всевозможные записи, диктовал, хранил объемистые досье. Он постоянно вел телефонные разговоры с различными гаулейтерами и часто стаскивал среди ночи своих сотрудников с постели в Берлине и Мюнхене в целях уточнения какой-нибудь детали в своих папках».

Для Бормана вся эта работа казалась чрезвычайно важной, потому что, хотя она способствовала реализации собственных амбиций рейхслейтера, его мотивы не сводились только к этому. Нацистское дело для него было высшим благом, тем же, в его представлении, был фюрер, в тени которого Борман хотел работать.

«Он, действительно, величайший человек из тех людей, которых мы знаем, а не только великий немец. Я в самом деле невероятно счастлив тем, что призван помогать ему».

Таково, как сообщил Борман жене, было его мнение об Адольфе Гитлере.