Мартин Иден

Он протянул руку через стол, чтобы взять обратно чек. Но Бернард Хиггинботам раньше его схватил чек, воскликнув:

— Я согласен! Согласен!

Когда Мартин сел в трамвай, он чувствовал себя очень усталым, его мутило. Он взглянул на бросавшуюся в глаза вывеску.

— Свинья! — простонал он. — Свинья! Свинья!

Когда «Журнал Макинтоша» напечатал стихотворение «Гадалка» с виньетками Бердсли и двумя иллюстрациями Уэнна, Герман Шмидт тотчас же забыл, что когда-то называл эти стихи непристойными. Он объявил всем, что стихотворение свое автор посвятил его жене, и постарался довести это до сведения какого-то репортера, после чего у него взял интервью сотрудник одной из газет, явившийся в сопровождении фотографа и художника. В результате в воскресном приложении появилась целая страница, посвященная Мартину: тут были фотографии Мэриен, а также рисунки с натуры, в которых она была очень приукрашена; тут же рассказывались подробности из интимной жизни Мартина и его семьи и был помещен крупным шрифтом полный текст «Гадалки», перепечатанный с особого разрешения «Журнала Макинтоша». Все это произвело сенсацию в округе; добрые кумушки гордились знакомством с сестрой великого писателя; те же, кто еще не был с ней знаком, спешили познакомиться. Герман Шмидт самодовольно усмехался в своей маленькой мастерской и решил заказать новый станок.

— Это лучше всякой рекламы, — говорил он Мэриен, — да притом еще даром.

— А не позвать ли его обедать? — предложила она.

Мартин пришел к обеду и был очень любезен с остальными гостями: жирным мясником и его еще более жирной женой — людьми с весом, которые могли оказаться полезными начинающему молодому человеку, каким был Герман Шмидт. Их не так-то легко было заполучить обедать — для этого понадобилась такая приманка, как зять-знаменитость. Другой гость, попавшийся на ту же приманку, был управляющим агентством «Тихоокеанской велосипедной Компании Аза». Герман Шмидт хотел ему понравиться и снискать его расположение: через него он мог получить должность агента по распространению велосипедов в Окленде. Таким образом, Герман Шмидт нашел, что иметь Мартина зятем не так уж плохо, но в глубине души все-таки не мог понять, в чем же тут дело. По ночам, когда жена его спала, он погружался в чтение книг и стихов Мартина и пришел к заключению, что дураки те, кто их покупает.

Откинувшись на спинку стула и внимательно глядя на Германа Шмидта, Мартин отлично понимал положение вещей, и ему хотелось поколотить тупоголового немца, хорошенько хватить его кулаком по голове. Одно, впрочем, ему нравилось в Германе: несмотря на свою бедность и жажду выбиться в люди, он все-таки нанимал прислугу, чтобы избавить Мэриен от черной работы. После обеда Мартин, переговорив с управляющим агентством Аза, отвел зятя в сторону и дал ему денег на приобретение лучшего в Окленде, прекрасно оборудованного велосипедного магазина. Он даже пошел дальше и в частной беседе с Германом посоветовал ему подыскивать агентуру по продаже автомобилей и подходящий гараж; не было причины, почему бы ему с успехом не вести два дела: велосипедное и автомобильное.

Прощаясь с Мартином, Мэриен со слезами на глазах обняла его и стала уверять его в своей любви; она сказала, что всегда любила его. Правда, тут она как-то запнулась и слезами, бессвязным лепетом и поцелуями старалась замять паузу. Мартин понял, что этим она просит прощения за то, что когда-то перестала верить в него и настойчиво просила его поступить на службу.

— Ну, он не сумеет сберечь свои деньги — в этом я уверен, — сказал позднее Герман своей жене. — Он возмутился, когда я заговорил о процентах. Он добавил даже: «К черту и капитал» и грозил, что треснет меня по моей дурацкой немецкой башке. Так и сказал — по дурацкой немецкой башке, — если только я еще раз об этом упомяну. Но он малый хороший, хотя и не делец. Он дал мне возможность стать на ноги — он добрый малый.

Приглашения к обеду продолжали сыпаться на Мартина, и чем больше их сыпалось, тем больше он недоумевал. Он восседал как самый почетный гость на банкете в клубе артистов; вокруг него были люди, пользовавшиеся известностью, о которых он много раз слышал или читал; они говорили ему, что, прочитав «Колокольный звон» в «Трансконтинентальном журнале», а затем «Пери и жемчуг» в «Шмеле», они сразу угадали в нем будущую знаменитость.