Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

Письмо Ясперса написано в конце августа 1933 года и заключает скрытую иронию. Уже в мае он разочаровался в своем друге, прослушав его доклад в Гейдельберге. Это была их последняя в жизни личная встреча. "По форме это была мастерская лекция, а по содержанию — профамма национал-социалистского обновления университета" (примечание 304). Слова Хайдегтера о "великолепных руках Гитлера" и его вера в существование "опасного международного союза евреев" окончательно отрезвили Ясперса. Он понял, что философ опьянен (вещь непростительная для "избранного ума") тем же "дурманом", что и немецкий народ. Запись сделана Ясперсом более чем через двадцать лет после встречи, и, возможно, он, хотя и в неизмеримо меньшей мере, чем Хайдеггер, разделял тогдашний энтузиазм. Во всяком случае, вызывает удивление то, что его удивила следующая филиппика Хайдеггера: "За столом он сказал слегка сердитым тоном: это безобразие, что существует столько профессоров философии — во всей Германии следовало бы оставить двух или трех. «Кого же?» — спросил я. Никакого ответа" (примечание 304). Разве эта фраза не вытекала из всего контекста предшествующей переписки, разве сам Ясперс уже в 1936 году не настаивал на резком сокращении числа заведующих кафедрами, разве к этому не подталкивал сам дух "аристократического университета"? Все это так, но что-то радикально изменилось. Вроде бы одно и то же приобретает совершенно другой смысл. Не потому ли, что один из членов "боевого содружества" теперь, в мае 1933 года, выпал из числа этих "двух или трех" вовсе не по философским причинам, а потому, что он женат на еврейке и не является — да и не может являться — членом национал-социалистской партии? По-человечески Хайдеггер, пусть ненамеренно, совершает бестактность, заводя этот разговор в доме Ясперса после своего "совершенно театрального", по выражению Гуссерля, вступления в партию, хотя, казалось, он лишь повторяет то, что до этого многократно проговаривалось. Ясперс видит в этом повторении только различие, Хайдеггер — только банальное повторение. Различие состоит в том, что на вопрос "кого же?" он не может ответить: "тебя и меня"; он нарциссически включает себя в узкое множество, откуда другой исключен логикой новых обстоятельств, которые только на поверхностный взгляд не имеют к философии никакого отношения. Впоследствии, через три года,

Хайдеггер придет в римскую квартиру своего бывшего студента, изгнанника Карла Левита, в пиджаке, на лацкане которого будет красоваться значок национал-социалистской партии, чем вызовет недоумение последнего. Еще один пример: уволена с работы его близкий друг Элизабет Блохман, полуеврейка; она ждет от учителя слова сочувствия: "Он выражает Элизабет Блохман сожаление, как если бы с ней произошел несчастный случай"3.