Мартиролог. Дневники

Сегодня мотался по магазинам. Истратил 200.000. Купил подарки Андрюшке и отправил через Нарымова в Москву (поезд завтра): джинсы, зимние спорт[ивные] сапоги, четыре майки, четыре пары носков, рубашку, кроссовки, тренировочный костюм, будем надеяться, что все это уедет в Москву.

Ужинал у Тонино (у него сегодня был день рождения). Был Карло ди Карло, Антониони с Энрикой, Уго и я.

В Рим из Лондона приехал Ройя. Vediamo…[11]

Что-то там в Москве?

17 марта

Валерий Нарымов отправил с оказией мои вещи (дойдут ли). В субботу в 7.30 утра поезд будет в Москве. Завтра буду звонить в Москву.

«Я взглянул окрест — душа моя страданиями человечества уязвлена стала».

(Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву»)

18 марта

С утра льет дождь. Сыро. Читаю Бунина. Как-то не хочется влезать в сценарий. Рано. С понедельника я с Пепе хочу поездить посмотреть натуру. Но прежде всего надо съездить в Портоново, к моей Владимирской Божией Матери. Кстати, хочу показать интерьер этой чудной церкви.

Вчера смотрел фильм с Джеком Николсоном. Драма с роковой любовью и убийством. Не нравится мне этот Николсон. Витрина. (Vetrina.)

Читаю Бунина — как сильно, прямо, правдиво. Любая фальшь убивает все живое в поэтической ткани. Тот же Распутин: полузнание, полуактуальная проблема, полулюбовь, полуправда. Бунин же целен, как монолит, и проза его нежна и сильна.

«На Московский я заходил в извозчичью чайную, сидел в ее говоре, тесноте и парном тепле, смотрел на мясистые, алые лица, на рыжые бороды, на ржавый шелушащийся поднос, на котором стояли передо мной два белых чайника с мокрыми веревочками, привязанными к их крышечкам и ручкам… Наблюдение народного быта?

Ошибаетесь — только вот этого подноса, этой мокрой веревочки!»

(Бунин. «Лика»)

Удивительно, почти цзен. Бунин в «Лике» пишет об Орле, о магазинах, о ресторанах с прекрасной сервировкой на террасе, о накрахмаленных скатертях, о лакеях во фраках и т. д. Господи! И это дореволюционная глушь! А что сейчас в Орле? Подумать страшно. Все разрушено, и руины тонут в грязи. Нищета и мрак. «Лакей — татарин во фраке с развевающимися фалдами»! Господи! Подумать даже как-то дико! Это на вокзале-то! В Орле!

«Как прекрасны бывают некоторые несчастные люди, их лица, глаза, из которых так и смотрит вся их душа!»

(Бунин. «Лика»)

«…Вошел в церковь, — уже образовалась от одиночества, от грусти привычка к церквам».

(Бунин. «Лика»)

Я чувствую в Бунине брата — и в этой ностальгии, и в этой надежде, и в этой строгой требовательности, которую люди недалекие называют желчностью.

Тяжелый разговор с Ларисой по телефону. Я понял, что она с кем-то говорила (с чиновником) по поводу ее отъезда, и ей сказали, что у нее не готов паспорт, что ее еще не оформляли. Лариса испугалась. Думаю, что пугаться рано, т. к. чиновник небольшой, в этой ситуации ничего не значит и всего боится. Суриков обещал ей выяснить все (посмотрим). В понедельник Лара пойдет на важную встречу. Она сказала также, что проблема эта уже каким-то образом где-то наверху обсуждалась или будет обсуждаться. Говорил с Тяпусом — он хорошо учится, мой милый мальчик. Я сказал ему, что послал ему посылочку. Лариса намекнула, что очень плохо с деньгами. Начала спрашивать о письмах зрителей, я ее перебил, что нет, мол, не надо, я же еще буду в Москве. В общем, как-то тревожно стало после этого звонка, но почему-то в душе уверен, что все будет хорошо. Не может не быть. Господь не попустит плохого.

19 марта

Ездил с Франко Терилли в Civitavecchia смотреть кладбище на фоне фабрики и каких-то, видимо нефтяных, баков. Не очень. Chiesa di S. Stefano Rotondo для нас не годится. Зато в самом городе я нашел странную разрушенную фабрику с дырявой черепичной крышей и высокой трубой, окруженную зарослями тростника. И все это сооружение с одной стороны окружено городом, с другой высоким холмом. Сама же фабрика как бы в яме. Выглядит все это просто замечательно. М. б. там должен жить Доменико?

Ужинали с Казати. В понедельник он мне скажет, заплатили ли итальянцы первый взнос «Совинфильму». А также, RAI потребует приезда Ларисы в самом скором времени.