Читаем Мартиролог. Дневники полностью

Мартиролог. Дневники

— Ничего страшного. Москва была представлена лишь в кусочках воспоминаний и в сцене-цитате из Достоевского («Преступление и наказание»). Эта сцена ушла целиком, все как в символе сосредоточилось у Дома Горчакова на реке. Как в снах Ивана в «Ивановом детстве».

Рассказываю, что в Венеции на фестивале беседовал с Ермашом насчет вычитанной из газет истории человека, запершегося со своей семьей в доме и ожидавшего Конца Света. «Боюсь только, что может не понравиться итальянцам». Ермаш выражает одобрение: «Ничего, ничего, давай».

Рассказываю Сизову сценарий. Ему нравится. (Но он ничего не знает о том, что Горчаков поэт и пишет оперное либретто о жизни Березовского. Березовский же был крепостным. Не знает он и о том, что Горчаков умирает.) Понемногу Сизов веселеет.

— Почему не приезжал в Москву, когда тебя вызывали?

— По трем причинам: 1) Из-за работы. Очень занят. Каждый день на счету, 2) Из-за Андрюши, который будет страдать, если я его брошу снова через два-три дня. 3) Из-за того, что не верю Ермашу, боюсь, что в силу некоторых причин он хочет порушить весь фильм, на который у меня ушло несколько лет.

Не верю же Ермашу, потому что существует уже история наших отношений — враждебных. Упомянул о званиях, 50-летии, об участии в советских к[ино] фестивалях. О многом. Сизов вдруг говорит:

— Надо бы тебе было приехать, чтобы продемонстрировать твое желание вернуться на родину. А то слухи повсюду, что ты не вернешься. Останешься.

Я смеюсь:

— Первый раз разве? Сколько я ни езжу, столько слышу, что Тарковский или собирается остаться, или остался.

Что же касается «отметиться», чтобы рассеять сомнения «товарищей» из ЦК (это они спрашивали у Сизова, якобы, не собираюсь ли я остаться), то довольно странно думать, что есть смысл рассеивать сплетни на два дня. Ведь потом мне все равно надо было бы возвращаться в Рим кончать картину. На лице Сизова легкое недоумение. (Ввиду того, что они, видимо, не хотели меня снова отправлять в Рим, им и в голову не приходило соотнести одно с другим. Не сходится.) Сизов:

— Арестовали нашего представителя Аэрофлота.

— Почему? Денежные дела?

— Нет.

— Понятно.

Траурное настроение у советских.

— Ладно, настаивать на твоем отъезде в Москву не будем. Но у тебя срок до конца апреля, а у Ларисы до февраля. Будем продлевать ее разрешение до конца апреля.

(Остается два дня после приезда, вернее, возвращения Сизова в Москву. Неужели можно все сделать за два дня?) Нет. Только, если уже все предрешено. Я-то уверен, что решение для Ларисы до конца работы над фильмом. Я прошу продлить сразу для двоих до конца мая.

— Не знаю. Вряд ли это будет можно. Попробуем.

(Оставляют в резерве еще возможность нажать на меня еще раз в конце апреля.) Расстаемся чуть ли не друзьями. Сизов провожает меня вниз на лифте.

— Напиши заявление на очередь в гаражный кооператив «Мосфильма».

Да. Забыл. О планах на будущее — всё обещают. И «Идиота», и фильм о Достоевском (с Понти), и черта в ступе. Соблазняют, чтобы бросить в Москве.

Вчера договорились и о сегодняшней встрече с Де Берти. Встретились. Всё в порядке у него на RAI, и деньги платят все, несмотря на отсутствие московских съемок, и обещают приехать в Москву для переговоров (каких?). Может быть, хотят предупредить их, что у меня длинные планы. И что «наши» отношения могут пострадать из-за этого? В конце концов Сизов берется взять маленькую посылку Анне Семеновне. Странно все. Как-то нереально, словно в дурном сне.

Последний съемочный день «Ностальгии», Сан Гальгано

16 февраля

Утром Сизов уехал. Взял посылку с лекарством, штанами Андрюшкиными и кольцо, о котором он не имеет понятия и которое я положил в коробку вместе с баночкой лекарства. Под второе дно. Мы с Ларой очень беспокоимся, конечно… А вдруг да что-нибудь случится?

Видел Бондарчука, который извинился за ругань меня в своем интервью, заодно заявил, что «зато говорят, пишут, — плохо, если замолчат…» Пытался все перевести в шутку. Облобызал меня. Ну, что за мерзавец! Ясно, что и Сизову и ему приказано быть со мною поласковее. Это ясно. Завтра к концу обеда (часа в три по римскому времени) надо будет звонить в Москву узнать что к чему.

На днях показывал материал Тонино и Рере. На 2 часа 33 мин.

Тонино ну совершенно ничего не понимает в материале и в том, как его смотрят. Может быть, ему никогда и никто его не показывал? Было ясно, что он хотел увидеть фильм, и после просмотра вел себя как мосфильмовский редактор — т. е. совершенно непрофессионально. Монтирую, переклеиваю… <…>

Да — операторски картина снята блестяще. Молодец Рерe!

Кажется, у Андропова нет никакой программы. Все по-старому: закручивают гайки, упирают на дисциплину. Принимают аспирин, когда надо ампутировать ноги.