Мартовские дни 1917 года

Никто, конечно, не мог предвидеть возможности разгона Учред. собрания теми, кто требование скорейшего его созыва превращали в свою агитационную платформу. Но не так трудно было предугадать роль, которую в выборах должны были сыграть «истинные представители революционного народа» в Советах. Для докладчика в Совещании Советов трудовика Станкевича одна сторона вопроса решалась «просто»: «Советы Р. и С. Д., – говорил он, – не могут на время выборов отказаться от роли наблюдения и контроля и обеспечения правильности выборов»557. Эта формальная задача представлялась докладчику столь важной, что он боялся усложнить ее другими задачами. Он ставил «под сомнение» возможность для Советов, как выразителей «мнения российской демократии», выступить на выборах в У. с. со «своей платформой, платформой блока (?) социалистических партий». Самостоятельное выступление «трудно примиримо с функцией контроля», нуждается в «соглашении» с партиями, что и «сложно и щекотливо». Докладчик от имени Исп. Ком. предлагал вопрос не решать, а оставить его «открытым, не связывая свободы местных организаций». Какой-то злой иронией отзывается тот факт, что решение руководителей советского центра, отнюдь не склонных удовлетвориться только ролью технических инструкторов в «избирательной кампании в Учр. собрание, – решение в облике двуликого Януса – должен был обосновывать представитель трудовой группы. Вмешательство Советов в избирательную кампанию, наряду с политическими партиями, искажало лишь «волю народа», ибо фикции выдавались за действительность.

Скорейший созыв Учредительного собрания был в интересах всей страны. Подобную мысль в июльские дни в противность петербургским настроениям высказали в Москве «Русские Ведомости». «Учредительное собрание, – писала газета, – последняя ставка для тех, кто не хочет гражданской войны». «Если есть мирный выход, то он в Учредительном собрании». Старый, либерально-демократический орган, очень близкий партии к. д. по персональному составу своих руководителей в это время, но никогда не терявший характера «независимого органа свободной русской общественной мысли» (Розенберг), предпочитал выборы «несовершенные» отсрочке «избирательной кампании». Мне кажется этот вывод совершенно непреложным и в дни первого революционного Правительства. Быть может, глубоко прав заместивший Палеолога на посту французского посла в Петербурге Нуланс, написавший в своих воспоминаниях, что Россия избегла бы октябрьского переворота, если бы не было отложено Учредительное собрание. Страна не могла жить месяцами в революционной лихорадке только в ожидании. Каждый день ставил и новые испытания «самодержавию» Временного правительства. Жизнь превращала в идеологический мираж требования не предвосхищать решений Учред. собрания, как «выразителя народной воли». Такие требования формулировал Ц. К. партии народной свободы 6 мая в дни, последовавшие за апрельским правительственным кризисом. Отвлеченность «требований» настолько была очевидна, что тот же Ц. К. партии в своем заявлении делал оговорку, сводящую почти на нет принципиальную позицию, когда речь шла о директивах членам, вступающим в коалиционное министерство: «впредь до созыва» Уч. собр. партия считала возможным «содействовать проведению в жизнь всех неотложных мероприятий» с целью «установления разумной и целесообразной экономической и финансовой политики, подготовки к земельной реформе, направленной к передаче земли трудовому земледельческому населению», и т.д. «Неотложные мероприятия», «разумная и целесообразная экономическая политика» допускали широкое и субъективное толкование.

На восьмом съезде партии к. д., который происходил в мае, т.е. тогда, когда Милюков покинул ряды Правительства и был лично в оппозиции кабинету, создавшемуся на коалиционной основе, он говорил, что Временное правительство первого состава, «созданное Думой и освященное силами революции, пользовалось непререкаемым авторитетом». Временное правительство слишком преувеличивало свою популярность – скажет Родзянко в воспоминаниях; оно видимые признаки единодушия приняло за реальность, и это было «зловещей иллюзией» – подведут итоги первые историки революции. Одно мы можем сказать: революционное правительство на гуре стране не сумело в значительной степени по собственной вине воспользоваться той исключительной популярностью, которую ему дали настроения «мартовских дней». Историк не сможет согласиться с записью в дневнике ген. Куропаткина под 18 марта о том, что «авторитет Временного правительства» был «чрезвычайно мал».