Мартовскіе дни 1917 года

Надежды на Москву были эфемерны. Реальной опорой мог быть только фронт, плохо еще освѣдомленный о происшедшем, не захваченный настроеніем уличной революціонной стихіи. Едва ли новому императору трудно было бы в петербургской обстановкѣ выѣхать из столицы — "революціонныя рогатки" не так уже были непроницаемы. Всякое активное дѣйствіе, естественно, несет в себѣ долю риска, ибо случай играет здѣсь подчас слишком большую роль. A priori на фронтѣ можно было найти опору. Дѣло, конечно, не в тѣх патріотических буфонадах которыя имѣли мѣсто и к которым надлежит отнести и телеграмму Рузскому ген. ад. Хана-Нахичеванскаго 3 марта: "Прошу вас не отказать повергнуть к стопам Е. В. безграничную преданность гвардейской кавалеріи и готовность умереть за своего обожаемаго монарха". Люди в тѣ дни вообще имѣли склонность безотвѣтственно говорить от имени масс. При "нервном" и ''недовѣрчивом" отношеніи солдат в первые дни к совершившемуся[289], поддержку на фронтѣ можно было найти, тѣм болѣе, что Алексѣев своим авторитетом мог бы подкрѣпить петербургское начинаніе — он считал, как мы знаем, воцареніе Михаила, хотя бы временное, необходимым[290].

Рискнули ли бы главнокомандующіе на вооруженный конфликт, мы, конечно, не знаем, так как всѣ их стремленія в страдные дни сводились к стремленію избѣгнуть междоусобицы, пагубной в их глазах для успѣха войны... Но совершенно удивительно, что мысль снестись и предварительно переговорить с верховным командованіем не явилась у тѣх, кто призывал Вел. Князя идти на риск. Алексѣев тщетно пытался в теченіе всего дня найти этих политиков и добился Гучкова лишь тогда, когда вопрос был разрѣшен. Всякое дѣйствіе запаздывало и становилось, дѣйствительно, рискованным в момент, когда на улицах столицы развѣшивали уже плакаты о двойном отреченіи или раздавались листовки "Извѣстій", а за кулисами Исп. Ком. принимал уже постановленіе об арестѣ "династіи Романовых"[291]. На квартирѣ кн. Путятиной Вел. Князю предлагались теоретическія выкладки, болѣе умѣстныя в воспоминаніях, как, напр., у Набокова[292], но не предлагалось никакого конкретнаго плана дѣйствія. Вѣроятно, поэтому Мих. Ал. и проявлял признаки нетерпѣнія, о чем говорит Керенскій. Для лидера прогрессивнаго блока эта словесная скорѣе академическая постановка вопроса была естественна и до нѣкоторой степени соотвѣтствовала его характеру. Но Гучков? — человѣк болѣе практическаго дѣла, чѣм теоріи, человѣк, свыкшійся уже в предшествующіе мѣсяцы в заговорщической атмосферѣ подготовки дворцоваго переворота с мыслью о военном pronumentio и нащупывавшiй военныя части для дѣйствія? Очевидно, вся общественная атмосфера не подходила для дѣйственных актов против "революціонной демократіи". То, чего хотѣл теоретически Милюков 3 марта, Гучков, как сам разсказал впослѣдствіи, пытался в других условіях и с другим персонажем безуспѣшно осуществить через нѣсколько мѣсяцев.

4. Рѣшеніе.

Через полчаса вышел Великій Князь. Он сообщил "довольно твердо" ожидавшим, что его "окончательный выбор склонился в сторону мнѣнія, защищавшегося предсѣдателем Гос. Думы". Такова версія свидѣтеля-историка. Шульгин в иных тонах передает заключительную сцену. Вел. Кн. не договорил, "потому что... заплакал...".

Почему Мих. Ал. отказался "принять престол"? Не ясно ли из всего сказаннаго? Среди мотивов могли быть и соображенія, передаваемый полк. Никитиным, со слов кн. Брасовой: в. кн. Мих. Ал. не считал себя в правѣ взойти на престол, так как Царь не имѣл права отречься за наслѣдника. Именно по мнѣнію Никитина, человѣка близкаго к Мих. Ал., послѣдній был взят как бы "мертвой хваткой" и чувствовал себя одиноким, считал, что "правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать". Вел. Кн. не мог не знать и отрицательнаго отношенія к его кандидатурѣ в родственной великокняжеской средѣ. Все вело к одному... Керенскій "рванулся", "В. В.! Вы — благородный человѣк!" Он прибавил, что отнынѣ будет всегда заявлять это"[293].

"Пафос Керенскаго, — замѣтил историк, — плохо гармонировал с прозой принятаго рѣшенія. За ним не чувствовалось любви и боли за Россію, а только страх за себя"... Почему?! "Злостным вздором" звал Суханов эту отмѣтку историка. Вѣроятно, в ней надо видѣть отзвук тѣх слов Керенскаго, которыя в записи Ан. Вл. гласили: "Миша может погибнуть, с ним и они всѣ ". Странно, что и через 20 лѣт Милюков не нашел других слов, кромѣ "нерѣшительности" Вел. Князя и "трусости" Родзянко, помѣшавших осуществить предложенный план спасенія Россіи, для характеристики обстановки, в которой создавался "историческій акт" 3-го марта. Реалистичнѣе был тогда монархист кн. Львов, опредѣлившій в болѣе позднем разговорѣ по проводу с ген. Алексѣевым положеніе так: "благородное рѣшеніе в. кн. Мих. Ал. привлекло к нему симпатіи громадных масс и открывает в будущем возможность новых горизонтов и спасло его и нас от новой бури".