Мартовские колокола

— Не совсем так. — покачал головой Каретников. — Роспуск «Дружины» — скорее, инициатива царствующего Государя. У него в окружении, видишь ли, нашлись «здравомыслящие представители лучшей части монархической общественности» — и внушили Александру, что поддерживать «дружинников» — значит, невольно уподобляться той «революционной сволочи», с которой сам царь и борется. Сравнение запало Александру в душу и уже в 1883–м году он распустил «Священную дружину».

Газеты, имущество и, главное, кадры перешло в полицию, а вся иностранная агентура — и Охранное отделение. Газетёнку «Правда» за ненадобностью закрыли. Кстати, ротмистр Модест Павлович Вершинин — ну, однокашник барона, о котором мы давеча говорили, — тоже тогда в Охранное перешёл. Он состоял в Исполнительном комитете «Дружины» и как раз курировал агентов, наблюдавших за революционерами в эмиграции — вот и решил применить свой опыт на ниве личной охраны государя. Так что, с 1883 года, этот самый баронов приятель но Пажескому корпусу — подчинённый генерал–лейтенанта Черевина[63], главного начальника «Собственной Его Величества охраны».

— Полезные у нашего барона знакомства. — уважительно кивнул Семёнов. — как раз то, что нам сейчас и нужно. Кстати, ты назвал эту компашку «Клубом взволнованных либотрясов» — за что же их так?

— Так это не я. — ответил доктор. — Это Михаил Евграфович наш, Салтыков—Щедрин, в своих «Письмах к тетеньке» сострить соизволили: «Общество частной инициативы спасения» и «Клуб взволнованных лоботрясов». Впрочем — что ждать от рупора либеральной интеллигенции?

— Да… — задумчиво протянул Семёнов. — А идея–то… того… богатая! Жаль, что так по–дурацки закончилось.

— Да вот, похоже, не закончилось. — усмехнулся Каретников. — Корф уверяет — со слов этого самого ротмистра, разумеется, — что «Дружину» распустили из–за того, что его конспирация была, стараниями всяческих болтунов, совершенно нарушена. А под прикрытием этого самого «роспуска» было сохранено активное ядро организации — оно с тех пор находится в глубокой тени, никак о своём существовании не объявляет, более того — оно всячески отрицается. Есть даже мнение, что тему с «Клубом Лоботрясов» Щедрину подкинули через надёжного человека — чтобы и таким вот способом скрыть существование «Дружины».

— Так она существует? — не понял Семёнов. — То есть — и сейчас? И этот ротмистр….

— …является одним из членов её ЦК. — закончил Каретников. — Ты уж извини, что я такие термины употребляю, это всё придумали. Да, ты прав, Олегыч. «Священная дружина» продолжает действовать — и именно с её руководством барон предлагает нам познакомиться. Они, сам понимаешь, в силу своего положения способны отнестись к информации неформально — что нам сейчас и требуется.

— Да, сюрприз… — Семёнов был одновременно и удивлён и задет за живое. — Так вот, значит, что вы вчера с Корфом обсуждали? А меня, значит, не сочли достойным доверия?

— Ты, Олегыч, не обижайся. — Каретников видел, что его друг изрядно задет и поспешил смягчить впечатление. — Никонов вон, тоже толком ничего не знает насчёт «Дружины»; то есть, он в курсе, что приятель барона служит в жандармах, но и только. Так что ты, можно, сказать, первый в курсе.

— Ну, спасибо хоть на этом! — фыркнул Семёнов. — Хотя, конечно, насчёт Никонова — неубедительно; сам знаешь, что он за своими минами и броненосцами сейчас света белого не видит, целыми днями торчит под шпицем. Ладно, я не красная девица, чтобы дуться; давай, рассказывай, что вы с бароном напридумывали…

* * *

Молодой человек в студенческой шинели стоял, облокотившись на перила АнИчкова моста и смотрели в перспективу Фонтанки. От самого моста, река была забита уродливыми баржами; зима эта выдалась слякотной, тёплой, лёд на реках и каналах Петербурга окончательно встал только к середине января. И тем не менее, навигация закончилась в срок, когда ей и было положено; баржи, притащившиеся в Петербург по последней открытой воде были уже разобраны на «барочный лес» и превратились в бесчисленные времянки и сараюшки, облепившие берега Невы, Невок и Фонтанки, команды пароходиков, таскавших баржи в город и обратно, взяли расчёт и разошлись по деревням, а сами эти суда встали на зимний ремонт. Те же посудины, что забили всё течение Фонтанки — на многих из них красовались временные домики, отчаянно дымящие кирпичными трубами), — были на самом деле не баржи а живорыбные садки; Особенно густо они стояли на Неве против Сената и здесь, на Фонтанке у Аничкова моста.

Садки эти представляли из себя большие баржи с надстройкой, в которой жили работники. Тут же велась и торговля: Геннадий лениво наблюдал, как с саней, пристроившихся возле баржи, навалом перегружали на борт замороженную рыбу. Рыба это, как он успел уже узнать, добывалась подлёдным ловом в заливе; на люду она немедленно замерзала, а уже здесь, в садках и чанах, часть улова оживала.