Мартовские колокола

Только вот снежками на этот раз дело не ограничилось. Вслед за ними в два крайних окна влетели какие–то комки, источающие белёсый вонючий дым. Комки были непростые — Ваня с Николкой полдня экспериментировали, пропитывая тряпки и паклю купленной в аптеке селитрой, пока не получили смесь нужной концентрации — такую, чтобы тряпичная бомба не вспыхивала, и не горела даже, а ровно тлела, испуская густой дым. Ромка предложил не мудрствовать, а швырнуть в окошко пару обыкновенных дымовых гранат, но Николка решительно воспротивился; если с обычными жителями номер еще мог пройти, (мало ли какую дрянь закинут в окошко уличные сорванцы?) то с охранниками этого дома на это рассчитывать не стоило — выгоревшую дымовую шашку наверняка опознают и встревожатся, поняв, что стали объектом интереса конкурентов из совсем других времён. А там и до ответного удара недалеко — тем более, что опыт такой имелся, спросите хоть Яшу или его дядю–часовщика, Натана Ройзмана, пусть земля ему будет пухом

В–общем, залетевшие в разбитые окна дымовухи принялись, как им и полагалось, источать смрадный дым. Охранники, прибежавшие на звон разбитых стёкол, бестолково заметались — оборудуя базу в Сокольниках, Ни Дрон ни Виктор как–то не подумали ни о противогазах, ни об огнетушителях; и теперь их люди пытались на ощупь найти опасные «подарки» в клубах удушливого дыма. Впрочем, по полу шарил лишь один охранник — другие, решив видимо, что всё пропало и дом вот–вот запылает, кинулись куда–то в коридор — и вновь появились, кашляя от дыма. В руках у обоих были самые обыкновенные алюминиевые канистры по 20 литров — и они полетели в окна, в сугробы, почти что скрывавшие из виду низенький заборчик, отделявший хилый палисадник от тротуара. На улице уже суетились люди; раздавались крики «Пожар!», где–то на углу, возле матросского моста, раздалась пронзительная трель полицейского свистка; ей ответили трели поближе — дворники окрестных домов разглядели творящееся безобразие и спешили включиться во всеобщее веселье. А из окон, в клубах белёсого дыма продолжали вылетать канистры, какие–то коробки и длинные, плотно замотанные скотчем свертки. Наконец их окна грузно выпрыгнул здоровенный парень. Он огляделся по сторонам, отшвырнул на тротуар какого–то зеваку, нацелившегося на выброшенное наружу добро, смазал по уху другого, собравшегося уже лезть в окошко.

Дым из окон почти уже прекратился. Оттуда неслись теперь длинные матерные рулады, а вслед за ними вылетел слабо дымящийся чёрный комок — всё, что осталось от самодельной дымовухи.

Вылезший из окна парень замысловато выругался и принялся втаптывать комок в снег; другой его товарищ, появившийся уже из дверей, принялся выковыривать из грязных сугробов спасённое от огня имущество. Зеваки пробовали помогать, но были отогнаны прочь матерным рыком. Никто, впрочем, не обиделся — понимали, что у людей неприятности, видать, не взводе они — и нечего лезть с помощью, когда не просят! Не хотят — и не надо, была бы честь предложена. А будешь настаивать — схлопочешь в рыло, люди в своем праве…

Ваня с Николкой, обосновавшиеся за крыльцом пострадавшего дома переглянулись и принялись выбираться на мостовую — сквозь толпу, которая, как водится, уже собралась у места происшествия. Мальчики бегом припустили вниз по улице — все, что было нужно, они уже разглядели.

Мимо, по мостовой, слегка прикрытой убитым в ледяную корку снегом, прогрохотал пожарный обоз; здоровенные, откормленные битюги были белые, без отметин — Городской части. Ещё шестидесятых годов тогдашний полицмейстер, Огарёв, сам старый кавалерист, завел порядок, по которому лошади в частях подбирались по мастям.

Впереди бешено мчащегося обоза летел верховой — вестовой в медной каске и с медной трубой. На скаку он бешено дудел, разгоняя толпу — люди бросались к стенам домов, извозчики и ломовики спешно прижимали свои повозки к тротуарам. За вестовым, растянувшись на пол–квартала летели линейки и фура с насосом; суровые, усатые пожарные, сплошь — отставные солдаты; решительные лица, начищенные до леска каски, серое, железной жёсткости сукно рубах…

— Красота! — Иван проводил пожарный обоз взглядом. — Эффектно у вас пожарники катаются!

Какие они тебе пожарники? — возмутился Николка. — Они пожарные! Пожарники — это погорельцы, которые летом по домам побираются. Ходят — и рассказывают, мол «подайте, люди добрые, деревенька наша сгорела, все остались с детьми малыми, голые–босые…» Вон, Владимир Алексеевич писал — я сам прочёл в Московском листке! — что они все мошенники! Специально ездят собирать на «погорелые места» — а чтобы лучше подавали, оглобли обжигают на огне, вроде как из пожара вытащенные! Их так и зовут — «горелые оглобли».

— И что, подают? — поинтересовался Иван.

— А как же? — вздохнул Николка. — Народ у нас жалостливый к несчастненьким. И знают, что жульё, а подают; небось, не с хорошей жизни люди вот так–то побираться двинулись..